Родина слонов   ::   Калганов Андрей

Около траншей людины одолевали — живых конников почти не осталось. А вот в стрелище от укреплений сеча ярилась вовсю.

— Пособим нашим, — закричал Степан и погнал Рабиндраната вперед, туда, где шла отчаянная рубка.

Людины, прикончив последних татей, бросились за ним.

* * *



Арачыну казалось, что сражается он не с людьми, а с бушующим морем. Волны накрывали, обдавая кровавыми брызгами, откатывали и вновь бросались в атаку. Он перестал различать врагов, вернее, они превратились в одно многоголовое, многорукое чудовище. Бесчисленные бородатые, угрюмые лица плыли перед глазами, мелькали сабли, топоры, рогатины, крюки... Сотни глоток заходились в крике. Сотни глаз со звериной ненавистью впивались в него.

И он рубил, рубил остервенело, без жалости и без устали. Он рассекал вихрастые затылки, выпускал кишки, отворял вены на жилистых шеях, обрубал кисти рук... Смерть шла бок о бок с Арачыном, и лисий хвост на его шлеме колыхался, как знамя ее.

Но сколько ни свистела сабля, полян не становилось меньше. Море не обмелеет, как ни черпай из него.

На место упавшего становились другие. Руки, ноги, лица... Как же яростно палило солнце, как застил глаза пот...

Когда воины теряют веру в победу, полководца ждет поражение. А его воины потеряли веру. Тому способствовали окружение и славянский боевой слон. Настоящий!

Славяне ударили в спину, когда их никто не ждал, и учинили резню. Немногие дрались с тем же отчаяньем, что и Арачын. В глазах всадников читалась безнадежность — такие глаза у тех, кто приговорен к смерти.

Все еще звенело оружие, лилась полянская кровь, летели Полянские головы, но исход битвы был предрешен. Действуя «всем миром», людины рубились, будто поле косили — деловито и без суеты. То и дело раздавались резкие выкрики — десятники и сотники отдавали команды, которым людины беспрекословно подчинялись. Поляне умирали, но выполняли приказ.

Арачын принял на щит рогатину, бросил коня вбок и располосовал людину висок. Кровь заструилась алой змейкой, полянин закатил глаза и упал. Второй тут же занял его место. Арачын с трудом увернулся от крюка, наехал на людина, сбил под копыта, протянул саблей...

Выдалась малая передышка, и Арачын огляделся. Всюду возвышались груды трупов — человеческих и конских. Смерть творила кровавую жатву. Меж воинов носились псы, с утробным рычанием набрасывались на всадников. Людское море накатывало на верховых и... смыкалось над ними. Островки сопротивления таяли. Вот исчез один хазарин, второй, третий... и в той стороне, куда смотрел Арачын, не осталось никого из своих. Лишь сотни кудлатых голов.

К Арачыну подлетела собака и повисла на ноге. Пришлось наотмашь ударить саблей, и то отрубленная башка осталась висеть на прокушенной икре степняка.

— Проклятое место, — простонал Арачын, избавляясь от страшной добычи.

Нескольким хазарам чудом удалось выбраться из толпы людинов. Воины помчали прочь с поля битвы. Но за ними тут же погнались славянские конники, настигли и изрубили. Со всеми беглецами происходило одно и то же. Кмети не лезли в сечу, предоставив людинам «черную работу», но убивали всякого, кто вырывался из сечи, — пленных не брали.

Воля хазар была сломлена. Арачыну казалось, будто воины попросту позволяют себя убивать. Их били мечами, рогатинами, топорами, кистенями, боевыми колами.

Позади Арачына раздался жуткий рев. Хазарин обернулся. Боевой слон шел на него. Конь, почуяв слоновий запах, заржал, шарахнулся в сторону... Арачын спешился и отпустил скакуна. Пусть живет...

«Что ж, — подумал Арачын, — если суждено погибнуть, надо погибнуть с честью».

Но погиб он не с честью, а вполне бесславно. Слон затрубил, стремительно подался вперед и ударил Арачына бивнями. Хазарин даже не успел взмахнуть саблей.