Шесть серых гусей   ::   Кулонж Анри

— Нет, пожалуйста, не начинай снова говорить о Шелли! — воскликнул Пол.

— Напротив, сейчас самое время. И может быть, мы говорим о нем в последний раз, потому что говорить о Шелли — значит говорить обо мне. Представь себе, я был в таком жутком, болезненном состоянии, что убедил себя в том, что Шелли протянет мне в моем горе руку помощи.

— Как это?

— Передаст какое-нибудь послание, что ли. Впрочем, я не знал, в какой форме…

— Вот они, радости дружбы! Ему можно было передавать тебе послания, а мне нет! Мне кажется, — продолжал Пол, подумав немного, — что именно поэтому ты так искал — или, лучше сказать, отчаянно преследовал — этот рисунок.

— Тот документ, который на поверку оказался рисунком, — уточнил Ларри.

— Это было нечто большее, чем научное исследование…

— Конечно, — ответил Ларри. — И именно поэтому я немного разочарован.

Пол повернулся к телу дона Этторе.

— Ты спрашиваешь его мнение? — спросил Ларри с иронией.

— Не забывай, он был знатоком, прожившим жизнь в окружении прекрасных картин. А он говорил, что рисунок очень хорош.

Мимо них прошел какой-то крестьянин. Его заинтриговала сцена у дороги, но он все равно крикнул: «Да здравствуют союзники!» — словно извиняясь за то, что застал их врасплох.

— Дон Этторе не говорил «союзники», — заметил Ларри. — Он сказал: помирившиеся. «Наконец-то помирившиеся».

— Нет, он сказал: «Вновь обретенные».

— Подумать только, он так огорчился, что расстроил тебя!

— Ты мало его знал, но я к нему очень привязался именно потому, что в моей памяти он навсегда будет связан с воспоминанием о Сабине. Он был изысканным даже в быту, несмотря на все лишения! Не много таких людей встретилось нам за последние четыре года. У тебя, конечно, есть семейство Шелли, но у меня… Я уже говорил тебе о хрустале и фарфоре, на которых нам подавали тот обед, а вот совсем свежий пример. Не далее как сегодня утром я заехал за ним, и мы уже были на углу площади Витториа, как вдруг он заставил меня повернуть обратно, потому что забыл баночку с зубным порошком на случай, если ему придется ночевать не дома!

— Я бы не вернулся! — воскликнул Ларри.

— Он был просто болен от огорчения, и я послушался. Он объяснил мне, что этот порошок делают специально для него в какой-то аптеке в Вомеро, потому что он любит, чтобы в нем был абразив… Наверное, он заботился о том, чтобы его зубы были белы так же, как была очаровательна его улыбка.

— Во Франции говорят: зубы, похожие на клавиши рояля.

— Он бы сказал: белые, как костяшки его любимого домино. Я так и слышу голос Джанни: «Его сиятельство играет в домино». Страшно подумать, что нам придется ему сообщить…

— Господи, — сказал вдруг Ларри, — а эта баночка с порошком все еще у дона Этторе?

Пол удивленно посмотрел на него.

— Конечно… Мы же вернулись за ней, ..

Но Ларри уже вышел из машины, осторожно приподнял одеяло и дрожащими руками, словно совершая святотатство, шарил по карманам шерстяного пальто дона Этторе. Наконец он нащупал маленькую баночку и достал ее,

— «Зубной порошок для блестящих зубов», — прочел он вслух.

— Ты меня тревожишь, — сказал Пол. — Покажи-ка мне лучше еще раз рисунок, мне хочется на него посмотреть.

— Сейчас, — ответил Ларри.

Он осторожно вытащил сверток, достал рисунок и разложил его на капоте автомобиля.

— Дай мне твой носовой платок, если только он чистый, — попросил он.

— Он не слишком чистый, но чесотки у меня нет!

Ларри взял платок, насыпал немного зубного порошка на тонкий батист и осторожно потер уголок пергамента, на котором сразу же появилось светлое пятно.

— Вот так! — пробормотал он.

Пол молча и удивленно смотрел на приятеля.