Соль земли   ::   Ламур Луис

Предложил Джудит выйти замуж за него. Она согласилась. Телеграфируйте отказ — разрешение на свадьбу».

— Если получите телеграмму от Костелло с запрещением свадьбы, я остановлю их, — пообещал Мастерсон.

Отослав телеграмму, мы остановились на дощатом тротуаре, размышляя над ситуацией. Неожиданно Галлоуэй спросил:

— Интересно, сколько в таком городе священников или проповедников?

— Три-четыре, наверное.

Брат весело смотрел на меня, и я начал понимать, что он задумал.

— Вот что значит как следует подумать! — улыбнулся я. — Пойдем, поспрашиваем.

— Жердь Уокер, Гарри Бриггс да и остальные не откажутся выручить нас. Нынче утром Хокс сказал мне, что держит свой скот милях в пятнадцати к северу отсюда. По-моему, одному из его парней надо срочно поговорить с проповедником. Например, Жерди. Если бы он умирал, то наверняка захотел бы исповедаться.

Навстречу нам шел Бэт.

— Мистер Мастерсон, — окликнул его я, — сколько в Додже проповедников?

Глаза Бэта заискрились.

— Вам повезло, — заулыбался он, — их нет в городе, кроме одного. — Затем добавил: — Не забудьте мирового судью.

Галлоуэй тут же оседлал коня и галопом помчался в лагерь Хокса, чтобы договориться с ковбоями. Я тоже вскочил в седло, пронесся пару миль по дороге и на взмыленном коне вернулся к дому святого отца.

— Преподобный, — обратился я скорбным голосом, — в ковбойском лагере за городом заболел человек. Ему очень плохо, и он хочет исповедаться. Очень просим съездить к нему.

Наш штурман человеческих душ оказался настоящим джентльменом. Он поставил чашку с кофе, вытер губы и стал натягивать сюртук. Я сам запряг ему лошадей в повозку, и через минуту мы двинулись в путь.

— Еще одна штука, ваше преподобие, — сказал я. — Умирающий хочет оставить завещание и говорит, что доверит написать его только мировому судье. Ему все равно, юрист он или нет, но он считает мирового судью честным человеком.

Я верхом, а проповедник в повозке подъехали к дому мирового судьи, и тот тоже собрался довольно быстро. Гонорар обещал быть приличным, и мировой судья согласился на поездку без всяких колебаний. Они рысью выехали из города на повозке проповедника, а я пылил за ними.

Лагерь — корраль и глинобитная хибара — стоял на берегу ручья. Жердь Уокер лежал на топчане, укрытый до подбородка одеялом. Более жалкого страдальца мне еще не приходилось видеть. Ковбои сгрудились вокруг него и тихо переговаривались.

Как только церемония началась, мы с братом выскользнули из лагеря и направились обратно в Додж.

— Похоже, прощание Жерди с миром будет самым длинным в истории медицины, — заметил Галлоуэй. — Ставлю последний доллар, что сегодня они оттуда не выберутся.

Нас волновало одно — как бы не вернулся в город еще какой-нибудь святой отец, который в данный момент отсутствовал.

Но ни один так и не объявился.

Хотя проповедник сказал, что он протестант и его религия позволяет отпустить грехи несчастному без исповеди, Жердь запротестовал из последних сил — он не мог пропустить такой шанс. Как нам потом рассказали, несколько часов этот добрый христианин каялся в самых страшных грехах. Сначала перечислил все, что сделал, потом признался в том, что хотел сделать, чего оказалось гораздо больше, и, наконец, стал придумывать себе грехи, о которых никто никогда и не слышал. Одно можно сказать: благодарные слушатели внимали ему с огромным интересом.



Глава 4

Подъехав к коновязи у ресторана «Леди Гей», мы с Галлоуэем, усталые и голодные, спешились.

Приближалась гроза. Над прерией уже полыхали молнии.

— Похоже, будет настоящий ливень, — заметил Галлоуэй. — Я всю дорогу наблюдал за облаками.