Точка возврата   ::   Санин Владимир Маркович

Игорь, а если мне новый нос сделают, пригласишь на танцы?

— Послушай, а ты и в самом деле медсестра? — засмеялся Игорь Чистяков. — Они все надменные, с тонкими губами и неприступные.

— Я в сестры пошла для ради белого халата, — поведала Горюнова, — он на подвенечное платье похож, а косынка — на фату. Я шью халаты из шелка и короткие, до коленок, чтоб пациент косил глазами и легче переносил уколы.

— В Тикси первым делом записываюсь в процедурный кабинет! — поддержал игру Игорь.

— Я-то думала, вокруг школы будешь ходить, кой-кого встречать и провожать!

— Ли-за… — с упреком сказала Зоя. — А что это нас так трясет?

— Воздушные потоки, — пояснил Гриша. — Это бывает, не беспокойся, Зоя. Михаил Иванович, а какого самого большого медведя вы видели?

— Метра три с половиной, — припомнил Зозуля. — Это когда он встал на задние лапы.

— А вы были близко? — У Гриши загорелись глаза.

— Не очень, метрах в ста. Но, признаюсь, в тот момент мне хотелось оказаться от него в ста километрах.

— Но ведь они не нападают на человека, — удивился Гриша. — Урванцев об этом писал, и я фильм видел по телевизору.

— Это мы знаем, что не нападают, — подал голос Белухин, — а медведю тот фильм не показывали, вот он и не знает.

— Самое агрессивное живое существо в Арктике — это человек, — сурово сказал Зозуля. — И, пожалуй, единственное в природе, которое убивает для своего удовольствия или самоутверждения.

— Я тоже так думаю, — согласился Гриша. — А вы, Николай Георгиевич?

— Пора бы заправиться, — уклонился от ответа Белухин. — На Среднем уже отобедали, до ужина там ничего не получишь.

— Трясет, — сказала Анна Григорьевна, — чайник с плиты сбросит. Может, подождем?

— Можно и подождать, — согласился Белухин.

Будь благословенно, неведенье!

Когда судьба делает крутой вираж и чаши весов — быть или не быть — замирают в шатком равновесии, когда с каждой секундой может прерваться ход времени и открыться вечность, когда мощные моторы Ли-2 от непосильного напряжения стонут, молят о пощаде — тогда будь благословенно, неведенье!

Ты спасаешь от бунта чувств, от взрыва нервной системы и ужасающей мысли, что через миг ты можешь обратиться в пыль, в ничто, — мысли, к чудовищности которой не подготовлено самое высокое сознание; ты даруешь безмятежный переход к абсолютному покою навсегда, который никто и никогда не потревожит; ты — величайшее благо, заслуженная награда за след, оставленный тобою на земле, за твои земные труды, радости, горести и разочарования. Спящий просто не досмотрит последний сон, бодрствующий заснет с улыбкой, и лишь знающий испытает щемящую горечь расставания со всем, что составляло смысл его, быть может, уходящей жизни.

Поэтому будь благословенно, неведенье!

В грузовом отсеке люди спали, разговаривали, смеялись — жили своей пассажирской жизнью, нисколько не догадываясь о том, что самолет влетел в непогоду и отчаянно пытается вырваться из железных лап циклона.

Четыре человека в пилотской кабине знали, потому что знать и бороться до конца было их профессией.

Если быть честным, то Савич, синоптик со Среднего, о надвигающемся циклоне предупредил и просил поспешить. Но сделал он это больше для порядка, так как был совершенно уверен, что циклон идет стороной и не зацепит самолет своим хвостом. А циклон, устойчиво распространявшийся на юг, вдруг круто развернулся на юго-восток, поставив под сомнение благополучный исход полета и чистую репутацию известного всей Арктике «ветродуя» Егора Савича.

Впрочем, о репутации Савича, несмотря на доброе к нему отношение, Анисимов не задумывался. Синоптик, даже самый отменный, — только человек, а человеку свойственно ошибаться. Если уж он не в состоянии познать самого себя, то природу и подавно.