Алые сугробы   ::   Шишков Вячеслав

что это там впереди блестит - больно глазами глядеть?

- Снег! - вскричал Афоня. - Гляди-ка, Степан, снег!

- Это вечные снега, вечные льды. Спокон веку так, - внушительно сказал Иннокентий. - По-нашему называется - белки.

Весь горизонт уставлен белыми хребтами, только ниже склоны голубели в сизой дымке, а вершины гор хлестали глаз резкой белизной.

- Через эти снега вам придется идти. Ничего, не бойтесь. Вот эту сопочку-то видите, - эвот, эвот чернеет?..

Иннокентий толковал им целый час, все обсказал подробно, куда идти, в какой балке ночевать, какие речки вброд переходить, а там вот то-то будет, а там вот это-то. Ну прямо отпечатал.

- Самое трудное вам - до белков добраться, - сказал сибиряк. - Как белки перевалите, близехонько и Беловодье ваше.

- До этих белков мы, поди, завтра же и доползем, чего тут, проговорил Афоня, поглядывая из-под ладони козырьком на четко видневшийся снеговой хребет. - Рукой подать.

Сибиряк с презрением посмотрел на него, - он видел в нем человека никудышного, - сказал:

- Нет, паря, дай бог на четвертые сутки подойти к белкам-то. Поболе сотни верст до них.

- Да ты сдурел! - крикнул Афоня.

Действительно, хребты казались совсем близко. Афоня поднял камень, раскорячился, швырнул.

- Нет, паря, не докинешь.

Афоня стал сибиряка просить:

- Иннокентий, проводи нас, чего тебе.

Тот сверкнул глазами, как ожег:

- Каждого провожать - подохнешь. Поди, хозяйство у меня. Эт ты, лапотон, чего сказал. Башка с затылком!

Степан сурово тряхнул головой.

- Не хнычь! Найдем и сами. Не в таких местах хаживали.

Афоня сразу поверил в силу друга, знал Афоня - в разных переделках бывал Степан, жизнь Степана для Афони сказка, Афоня поверил другу, и весь испуг его прошел.

III

К следующему утру друзья осиротели. Они в глубокой котловине. Каменные стены окружили их со всех сторон так плотно, что, казалось, некуда идти: вот залегла едва приметным стежком их узкая тропа, а там упрется в стену и - шабаш. Громады каменных хребтов, клок неба сверху. В небе плавает орел. Зорко видит: две козявки еле движутся внизу. Ринуться камнем, ударить грудью, выклевать глаза? Зачем? Орлу - простор и высь, и нет ему дела до земных козявок. Солнце, воля!

А в глубокой котловине сырой, обманный сумрак, остатки ночи еще не ушли отсюда, и жар-птица только к полдню вздымет над козявками свой палящий ослепительный костер.

Афоня видит и орла в выси, мечтает о жар-птице за хребтами. Но главная дума там, в Беловодье, по ту сторону белков.

- Степан! А где же белые-то хребты? Со снегом-то? Ой, сбились мы с тобой.

Степан только улыбнулся.

- Настоящий ты Афоня.

Действительно, в их сегодняшней тюрьме взгляд упирался в стены, и только орлиным взорам был не заказан мрак и свет.

- Он ви-ди-ит, - улыбнулся и Афоня, подморгнул парящему в выси орлу.

Афонин чалый конь след в след шел за конем Степана. Степан сидел в седле прямо и уверенно, был с круторебрым конем своим одно. Он внимательным взглядом щупал все кругом, он чутьем охотника угадывал, куда вильнет тропа и что таится вот за тем зубчатым черным мысом, будет ли завтрашний день ясен и погож. За широкими плечами - наискосок ружье, переметные кожаные сумы набиты туго, конь гриваст.

Афоня же сидит мешком, ссутулился и будто дремлет. Он сорвал травинку, жует ее, рассеянно поплевывает, мечтает. Новизна поражает его ежечасно. Вот перед ним райское место, глаз не оторвать. Но стегнула тропка крутым взлетом вверх и вправо - ахнула душа Афони: все не узнать, все стало по-новому, занятней, краше.

И кричит Афоня:

- Степан! Степан! Чего это?

Отдаленный шумливый гул вдруг проник в тенистое ущелье, где ехали путники. Все креп и надвигался этот гул, все мрачней, непроходимей становилось ущелье. Афоня недоуменно прислушивается, стараясь задержать дыхание.