Аттила   ::   Дан Феликс

 – И муки, в которых мы умрем, будут ужасны, если он узнает о нашем тайном свидании. – Он затрепетал.

– Ведь не всеведущ же он, однако! – угрюмо возразил юноша.

– Сам Вотан и тот не всеведущ, – заметил старый король.

– Пойдемте, – сказал Гервальт, плотнее закутываясь в свой темный плащ, – дождь так и бьет в глаза. Там, под ивой, мы найдем защиту.

Они повернули к северо-западу, и, дойдя до деревьев, стали под ветвями самой развесистой из ив.

– Начинай не медля, король ругов, и кончай скорее, – произнес Гервальт. – Горе нам, если мы не достигнем безопасного убежища раньше первого луча солнца. Его всадники и лазутчики спрятаны и рассеяны повсюду; безумен я, что дал себя уговорить явиться сюда. Но из глубокого уважения к тебе, король Визигаст, другу моего отца, и в память того, что ты, король Ардарих, двадцать лет тому назад опоясал меня мечом, я хочу предостеречь обоих вас, насколько хватит моих сил. Только ради этого участвую я в этом гибельном поступке; плывя по черной, медленно катящейся реке, я думал, что мы плывем в ад!

– В ад попадают только трусы, боящиеся кровавой смерти! – вскипел юноша, гневно встряхивая темными, короткими кудрями.

Гервальт схватился за свой, висевший коротко на привязи, меч.

– Начинай, друг Визигаст, – произнес король Ардарих, прислонясь к стволу дерева и наискось прижимая к груди копье, чтобы удержать раздуваемый ветром плащ, – а ты, юный Дагхар, обуздай себя. Я видел этого аллеманского графа рядом с собою на Марне, там, где не отступали одни только отважнейшие из героев…

– То, что я могу сказать, уже известно вам, – начал король ругов. – Гнет гуннов невыносим! Когда же, наконец, он будет свергнут?

– Когда его свергнут боги, – сказал Гервальт.

– Или мы! – вскричал Дагхар. Король Ардарих задумчиво молчал.

– Разве можно более сносить его, граф Гервальт? – спросил король.

– Ты храбр и горд, как весь твой благородный народ. Должен ли я напоминать тебе о том, что ты сам знаешь? И терпишь, подобно нам? Гунн господствует повсюду. Ни Рим, ни Византия не дерзают восстать против него! А страшного вандала Гейзериха, бича морей, он называет своим братом. Он покорил все народы от Византии на востоке до Янтарных Островов Северного Моря. И каково его господство? Один произвол! Иногда, по прихоти, он великодушен, но вместе с тем отличается жестокостью, насилием, святотатством. Ни короли, ни поселяне, ни женщины не могут считать себя в безопасности от его прихотей и желаний. Но из побежденных им народов безжалостнее всего поступает он с нами, белокурым и голубоглазым племенем, считающим своими предками Асгардов. Нас, германцев, как называют нас римляне, он стремится не только подавить, но и опозорить.

– За исключением меня и моих гепидов, – слегка выпрямившись, спокойно произнес король Ардарих.

– Правда, – неохотно сказал Дагхар, – тебя да еще остгота Валамера он называет своими копьем и мечом. Вас он уважает, но за какую цену! И в награду за что?

– В награду за нашу верность, юный королевский сын.

– Верность! Да разве это есть высшая слава? Меня учили иному в королевском дворце скиров. Мой слепой отец, король Дагомут, когда я еще был мальчиком, часто играл на арфе и пел: «Высшая слава, высшая почесть – слушай и помни – есть геройство». И я твердо запомнил эти слова.

– И ты, юный Дагхар, славно перенял от отца и геройство, и игру на арфе. Юноши и девушки одинаково превозносят тебя, как лучшего певца и арфиста. И с радостью я видел также, как ты владел мечом в толпе византийцев и склабенов. Но выучись еще одному, а учиться у старших не позорно, Дагхар: начало всякого геройства есть верность.

– И это все? – нетерпеливо спросил Дагхар.