Ближе смерти и дальше счастья   ::   Раткевич Элеонора

В углу поблескивает бронзовое зеркало, отполированное ртутью. Ото, это уже роскошь. Точнее, претензия на роскошь. Зеркало уже потускнело, медная оправа с прозеленью. А вот роскошь настоящая. В узкой стойке укреплена странной формы пылающая ветка. После вчерашнего лингвистического экскурса Одри уже знала, что это такое. Ветки дерева айкон. Толстенная кора его, если поджечь, тает, оплывает, как воск, и испаряется, а тонкий по сравнению с ней слой древесины так насыщен маслами, что образует недурное подобие фитиля. Ветка толстая, старая, раскидистая. Несортовой товар. Такие растут на побережье, и контрабандисты нагружают целые трюмы причудливыми природными светильниками, сбывая их по дешевке жителям столицы либо дальше в горах за бешеные деньги. На плантациях айкон срезают совсем молоденькими побегами, одиночными либо на два или четыре разветвления, пока они еще прямые и неизогнутые. Такие свечевидные отростки ценятся довольно высоко. К тому же молодой побег можно подсушить, и тогда получится цветное пламя, а если его чуть выморозить подсушенным, ветка будет разбрасывать восхитительные снопы искр вроде бенгальских огней. Но эта ветка явно контрабандного происхождения.

Похоже, что вся посудина и принадлежит контрабандистам.

— Эй, пассажир, — просунулась в дверь толстая ряшка, Внешне Деайним был явно спокоен, ни один мускул не дрогнул, Одри бы почувствовала. А вот внутри, в сознании, произошло нечто наподобие взрыва, и Одри ощутила его болезненным ударом. Страх… или скорее настороженность, но и страх тоже, от себя-то не укроешься. Интересно, чего он боится?

— Просыпайся, пассажир.

— У меня, между прочим, имя есть, Руа-Танг, — лениво процедил Деайним. В голосе слышалась неприязнь, а вот внутри ее не было, сплошная доброжелательность. Хитрец, подумала Одри с улыбкой и расслабилась.

Деайним соскочил с койки. Одри поспешно отключилась. Всему есть свои границы. Не хватало еще по сортирам шляться вместе с клиентом.

Пробудило ее ощущение приятного холода. Холодная вода. Деайним, голый по пояс, в обтягивающих штанах, плескался в умывальном приборе. Струйки воды стекали на лопатки с длинных волос. Одри пока не рисковала ощущать сама и лишь воспринимала внешний мир, уже обработанный мозгом Деайнима. Происходящее он воспринимал не просто как приятную процедуру, но как мучительно острое наслаждение. Одри никогда бы не подумала, что умываться — это так восхитительно. Еще и еще, холодной водой на лицо, на грудь, на плечи, и еще, не в силах оторваться. Толстый Руа-Танг смотрел на Деайнима с завистливым одобрением.

— Ну, ты силен, — заметил Руа-Танг, любуясь Деайнимом снизу вверх из-за разницы в росте. — Быстро оклемался. Я думал, ты уже не жилец.

Деайним выпрямился.

— Я так просто не умру.

Волна гордости и счастья. Хорошо, когда есть за что себя уважать. Горделивое сознание своей силы, со странно мечтательным оттенком. И мощный порыв счастья: «Я жив, я жив, ничего, что так больно, сломанные ребра скоро будут в порядке, жив, жив!» Где-то совсем уж глубоко вспыхнула искра недавно перенесенной сильной физической боли, но Одри не рискнула погрузиться так глубоко, и искра угасла. Ай да носителя выбрал компьютер! Действительно силен. Черт, что же с ним было?

— В канаве ты сдохнешь.

— Вот именно. — Не обиделся, конечно, дружеская шутка, но какой-то мгновенный укол внутри чувствуется. — А где, скажи, в Башне канава?

— Ладно, кончай базар. Где тебя высадить — на побережье?

— Там же, где и взял. В Конхалоре.

Руа-Танг обошел Деайнима вокруг, демонстративно приглядываясь.

— Ты что, спятил? Жить тебе надоело? Щенок чертов. Как заговоренный.

— А я и есть заговоренный. Но не в том дело. Если где меня и не станут искать, так это в Конхалоре.

— Так тебя и искать не надо. Ты приметный.