Близнец   ::   Ким Анатолий

А теперь, забрав у меня босоножки, она со значительным и лукавым выражением на лице вновь направилась к воде. Ступив туда по щиколотки и стоя с туфлями в руках, молодая дама с дружелюбной насмешкой обратилась ко мне:

– Ну что вы опять стоите? Идите сюда, помогите!

Я подошел, поддержал ее, она же приподняла одну ножку, с которой вода стекла несколькими быстрыми струйками, а я взял у женщины ее туфельку и, нагнувшись, обул эту белую ножку. Которую она широким шагом выдвинула на сушу и, снова поддерживаемая мною за руку, выбралась из воды,- ровно на пяди расстояния от ее блескучего края. И, утвердившись на берегу, она принялась, по-прежнему придерживаемая мною, ополаскивать другую ногу, осторожно побалтывая ею на мелководье.

Так мы обулись и затем направились в сторону машины, которая одиноко поджидала нас за светлой полосой песчаного пляжа на безлюдной автостоянке.

Это оказалась белая “семерка”, и водителем ее, стало быть, являлся я. В кармане брюк у меня обнаружились ключи с брелоком, на котором была вытравлена надпись: “I like New-York”. И тут произошла самая первая вспышка памяти: брелок был подарен мне этой женщиной…

Уже сидя в машине, мы еще немного поговорили. Память пока не очень торопилась возвращаться. Быть в жизни на положении инкогнито для самого себя – значило получать от нее некоторое дополнительное развлечение. И с этим можно было кое-как вытерпеть свое бессмертное положение. Молодая красивая дама, если быть до конца правдивым, была не очень молода, и полнота ее стройной фигуры уже обращала на себя внимание. Но в машине, располагаясь с ней рядом, я представлялся многим значительнее, ростом даже повыше нее. Я с любопытством разглядывал в зеркало заднего обзора свое лицо, и мне доставляло чуть прогорклое от передержки времен, чуть затертое от частых повторений удовольствие смотреть в глаза человеку, который ничего о тебе не знает, и ты ничего не знаешь о нем,- занятие хоть и бесполезное, однако не лишенное любопытства и каких-то робких надежд.

– Посмотрели бы на себя со стороны,- словно подхватывая мои мысли, говорила между тем спутница.- Вы уже почти облысели. У вас, извините меня, пузо отросло. Какого размера вы джинсы покупаете?

– Не знаю.- Я действительно не знал.- Это имеет какое-нибудь значение?

– Я не хотела вас обидеть. Простите.

– Да я не обиделся! – искренне отвечал я.- Пузо так пузо. Согласен. Что поделаешь. А джинсы, я думаю, пятьдесят второго размера.- И я сверху вниз посмотрел на свое “пузо” и на джинсы, туго обтягивающие мои массивные ноги.

– Ого! Немалые размеры. Скоро вы уже будете седой, пузатый плейбой в джинсах. Над вами станут девочки смеяться.

– Пусть себе смеются, на здоровье.

– Что? Вы и теперь не обиделись?

– Нет, не обиделся,- и снова я был искренен.

Одного только я не понимал (потому что не знал), зачем эта красивая, холеная дама так старалась задеть меня. И чем же? Сущими пустяками. В то время как я, глядя на нее и еще совершенно не представляя, что это за человеческое существо передо мной, и также не зная, что за человеческое существо я сам, испытал доселе не изведанное чувство. И с екнувшим сердцем представил себе, как с этим придется теперь кочевать по бесконечности времен. Вдруг возникшее чувство, вспыхнувшее алым заревом на черном фоне полного забвения прошлого, с беспощадной ясностью представило мне невозможность отныне быть на свете именно без этого конкретного неизвестного мне человека. И то, что он никогда не перестанет быть непонятным для меня, делало чувство мое еще острее, обреченнее, пронзительнее. Да, читатель, я сейчас заговорил, кажется, о любви. Мне, близнецу, на какое-то мгновение привелось испытать и это.