Бурбон   ::   Садовской Борис Александрович

Низенький, ловкий, сухой, по пехотному уставу, весь бритый, без бороды и усов - тертый калач - Иван Иваныч на полинялом своем мундире развесил целую колодку медалей и крестов. Как старший чином, он сидел на почетном месте под образами и сыпал горохом прибаутки. Все три бурбона порядком успели выпить и закусить, и общая беседа шумела всё развязней и веселей.

Горенка Евсея Семеныча убрана была скромно: сосновый стол под грязноватой суровой скатертью в переднем углу; справа от двери блин-кровать с ситцевыми подушками, пестрым одеялом и следами давленых клопов на гладко выбеленной стене; под иконами, на виду, патент на первый офицерский чин с арматурными украшениями и восковой печатью, изрядно засижен-ный мухами; на лавке в картонных коробках амуниция, новые, эполеты и парадные сапоги. Вся горница насквозь пропитана крепкой махоркой и неизбежным для истинного кавалериста запахом конюшни и навоза. В табачном дыму чуть желтел докипавший самовар. Уланы оба попыхивали из коротких трубок, а пехотный время от времени набивал высохший нос свой березинским табаком.

- Да,- вымолвил в раздумье Пискунов,- произошел ты, Иван Иваныч, не мало. Не говори, что судьба.

- Судьба что? Дура она, старая девка. В тридцати двух сражениях был я, друг милый.- Иван Иваныч говорил пискливо, заносчивым, резким говорком.Курносую я, брат, в самые глаза видал, вот как тебя вижу. Не судьба, а Бог. Горжусь зато знаками отличий.

Иван Иваныч хлопнул себя горделиво по звякнувшим медалям.

- Гляди: вот двенадцатого года: "Не нам, не нам, а имени Твоему", это вот за взятие Парижа, вот немецкий парамерит,* вот именной Георгий, это кавказские...

* ...немецкий парамерит... - прусский орден "Пур ля мерит" ("За заслуги").

Евсей Семеныч покосился завистливо на блестящую грудь земляка.

- Оно, конечно, лестно. А только, значит, служба твоя всё не то, что у нас в кавалерии.

- Чем же это не то, позволь спросить? - остробучился вдруг Иван Иваныч.

- Да уж, стало быть, не то. Известно, пехота. Пехота, не пыли.

Пискунов сипло захохотал. Иван Иваныч покраснел и обиделся не на шутку.

- Однако прошу вас не забываться! - строго прикрикнул он на хозяина.Я вам не пехота, а господин поручик. Извольте встать, господин корнет, когда говорит старшой.

Евсей Семеныч растерянно приподнялся и встал во фронт. За ним, сопя, начал вылезать из-за стола дюжий Пискунов.

- Виноват, господин поручик.

- То-то. Садитесь, господа.

Иван Иваныч смекнул, что зашел далеко, и, видя, что оба корнета надулись, оборотил речь по-иному.

- А вот, не рассказывал я тебе, Евсей Семеныч, как мое поступление на службу произошло? Ведь я было в гвардию угодил, ей-Богу.

- Да ну? - удивился Мокеев, хмурясь.- Одначе, прошу вас, милы гости, не гнушайтесь моего хлеба-соли.

- То-то и оно,- закусив торопливо, затараторил Иван Иваныч.- И как чудно это дело вышло, братцы. Пригнали нас, некрутов, в Царское Село. Перед самой войной ведь нас забрили, шестнадцатый мне шел всего, с государем императором я в один год рожден.* Вот привели нас народу сотни полторы, встали мы, это, ждем. Выходит государь покойный, Александр Павлович Благословенный, как сейчас его вижу, в сюртучке зеленом, шляпа с перьями. Нацелил на нас лорнет, пощурился, пощурился, кивнул: "Здорово, ребята!" Пошел обходить по фронту. Идет, всех-то головой выше, а за ним хлигер-адьютант кусок мелу несет на блюде. Взял мел государь и на грудях у нас литеры стал писать. Правофланговому - здоровенный был парень, косая сажень - так с маху покой и вывел, значит, в преображенцы; кому иже - тот в Измайловский, како - в кавалергарды,** так всех и перебрал. А подступил к нам на левый фланг, улыбнуться изволил и мел положил на блюдо. Тут стояло семеро нас, останных, и всех обратно увели, и в армию записали. Ростом не вышли, значит.

* ...