Голова   ::   Манн Генрих

— Значит, заинтересованное лицо все еще здесь, — уверенно сказал Терра. Мангольф стал возражать, они поспорили, принялись шарить под мебелью и, лишь столкнувшись под каким-то диваном головами, опомнились.

— Какое нам дело до того, почему револьвер снова лежит там!

— А с другой стороны, у нас не осталось дела интереснее.

Оба беззвучно рассмеялись.

Но так как и после этой ночи должно было настать утро, они не видели повода спешить с осуществлением своего намерения. Оно было достаточно твердо, и они могли, решил Терра, преспокойно распить в его честь бутылку вина. Торжественно совершил он возлияние вместе с другом.

— Твое здоровье, дорогой Вольф! — сказал он, но потом и сам заметил неуместность традиционной формулы. — Вот какова, значит, жизнь, — заговорил он, глядя в стакан. — Вот она какова.

— Удивительно, — сказал Мангольф, глядя в свой, — как много мы от нее ожидали, несмотря на крайний скептицизм. А ведь получили много меньше, хоть и достигли вершины. Если бы мы еще мыслили во времени, то могли бы сказать: мы оставили след.

— Всякая песчинка оставляет след, — сказал Терра. — Но почему она именно в этот миг и на этом месте производит в текучих песках свое ничтожное, но такое значительное и важное трение, то ведает один бог.

Они замолчали, ибо заметили: что бы они ни сказали, — все тотчас же приводило к одной цели.

Рассвет забрезжил. Издалека сквозь тишину слабо донеслись звуки марша.

— Вот и другие идут тем же путем, что и мы. Чокнемся, дорогой Вольф. — На этот раз они выпили, уже стоя.

— Но те ничего не понимают, — сказал Мангольф. — В этом их великое счастье.

— В каждую данную минуту нашей жизни нет ничего важнее, чем облагородить нашу обязанность, поняв ее, — сказал Терра и достал из кармана свой револьвер. Мангольф взял свой. Звуки марша приближались.

— Бедняги! — воскликнул Мангольф. — Они-то за что умирают? Еще сотни лет не перестанут они верить всякому, кто будет толковать им о долге и величии — и зарабатывать на них.

— Даже много дольше. Ибо у них неугасимая страсть к самопожертвованию, — сказал Терра. — Но, очевидно, они получают какую-то компенсацию. Я за всю жизнь не встретил человека, который не помнил бы о своей выгоде. — При этом они уже переплели руки, как будто собирались выпить на «ты»… но в руках были револьверы.

— Куда? — крикнул Мангольф, окрыленный горячкой ожидания. — В голову!

— В голову, — повторил Терра.

Они прицелились, спустили курки. Последним у Мангольфа было непреложное сознание, что он в образе того Христа легко и радостно поднимается на тот холм. Он чуть ли не видел себя, но только взор его уже угас. Все существо Терра трепетало в ожидании, чтобы тот голос, последним зовом которого было когда-то его имя, вновь позвал его. Но прежде чем сестра успела позвать его, он упал. Они упали крест-накрест друг на друга.

Снаружи гремела военная музыка, маршевый шаг и тяжелые колеса сотрясали комнату. Но во всем, что двигалось мимо, Мангольф и Терра не видели ни величия, ни скорби, не видели ни одичалых, ни испуганных лиц, ни тех, что еще продолжают борьбу. Терра и Мангольф покоились, образуя свой крест.

Одна из дверей раскрылась, показалась фигурка. Очков уже не было, двигалась она ловко, держалась смело. Обнаженные ноги ее брезгливо избегали прикоснуться к мертвецам. Не останавливаясь, прошла она к окну, с силой распахнула его и звонко выкрикнула навстречу сверкающему дню войны:

— Ура!