Инспектор Вайсман   ::   Масуд Афаг

Подражая кому-то, они с гордым видом прохаживались между рядов, с великосветскими улыбками раскланивались друг с другом, передавали какие-то документы сидящим в первых рядах.

Среди собравшихся Гулам Гусейнли разглядел лишь нескольких давних знакомых - старых сгорбившихся и бледных академиков. Осторожной походкой они по-муравьиному гуськом входили в зал через нижние двери, так же гуськом шли рядом со сценой, в строгом порядке усаживались в первом ряду, медленно водя из стороны в сторону маленькими, невесомыми головками, тихими голосами о чем-то говорили, казалось, на своем, непонятном другим языке.

Гулам Гусейнли вспомнил, что и тридцать лет назад эти академики казались такими же невесомыми и бледными. А за прошедшие годы, они, наверное, еще более сгорбившись и побледнев, оказались где-то в стороне от течения времени.

... Но вот мероприятие началось: на сцене появился вице-президент академии - плотный гигант средних лет с выражением безумной радости на лице. Выйдя на середину сцены, он, в соответствии со всеми законами театра, выдержал многозначительную паузу и густым голосом заговорил.

Впрочем, явно ощущалось, что здесь, на сцене старого, пропахшего сыростью зала, вице-президент чувствует себя неуютно. Поэтому он старался говорить громче, чем нужно. В середине речи, запутавшись в какой-то сложной фразе, он стал смущенно запинаться, чрезмерно жестикулировать. Наверное, его смущали ничего не выражающие, застывшие лица академиков из первого ряда, которые уставились на него пуговками глаз.

За время своего руководства Гулам Гусейнли не раз встречался с такими взглядами. Сколько раз в кабинетах министров, на приемах высокопоставленных чиновников говорил он о невыносимо тяжелом материальном положении Центра, о протекающей крыше, продуваемых сквозняками коридорах, сваленных в кучу и желтеющих бесценных рукописях. Его слушали с такими же непроницаемыми лицами, и он в таком же состоянии, бессознательно по несколько раз повторял одно и то же, запинался, злился на себя за сказанное, нервничал, громким голосом какими-то невнятными словами заканчивал и удрученный выходил из кабинета, сознавая, что снова потерпел поражение.

... Видно, такие взгляды, подобно смердящей смертью вечности, способны своей равнодушной непроницаемостью раздавить и уничтожить все живое.

...Но вице-президент быстро справился с собой и пригласил представителей иностранной компании.

На сцене появились несколько растерянные от всей этой шумихи иностранцы. И пока двое из них, молодые люди, одетые по-европейски в пестрые брюки, что-то говорили на своем языке, Гулам Гусейнли разглядел в делегации худощавого юношу с рыжими веснушками на лице, который напомнил ему сотрудника германского посольства, куда несколько месяцев назад Гулам Гусейнли ходил, чтобы получить заказ на издание - инспектора Вайсмана, чье такое же рыжее веснушчатое лицо не выражало ничего, кроме презрения...

Посольство занимало нижний этаж здания в центре города. В этом доме с застекленными балконами некогда жил народный поэт, добрый человек, любящий людей. Теперь же его со странной, пугающей аккуратностью отшлифованные серые стены, постоянно закрытые звуконепроницаемые прозрачные двери, лица сотрудников посольства, расхаживающих за этими дверями с осторожностью заключенных в лагеря смерти, вновь напомнили Гуламу Гусейнли виденный еще в далеком детстве черно-белый военный фильм о зверствах фашистской Германии...

Готовя "Антологию германской литературы", из которой еще не было переведено ни строчки, Центр обратился с официальным письмом в посольство.