Изумленный капитан :: Раковский Леонтий Иосифович
Страница: 4 из 164 | |||
| ||||||||||||||
| ||||||||||||||
КАТЕГОРИИ КНИГПОСЛЕДНИЕ ОТЗЫВЫ О КНИГАХМихаил (19.04.2017 - 06:11:11) Антихрист666 (18.04.2017 - 21:05:58) Ладно, теперь поспешили вы... (18.04.2017 - 20:50:34) Роман (18.04.2017 - 18:12:26) АНДРЕЙ (18.04.2017 - 16:42:55) СЛУЧАЙНОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕН. Де Бюрон \" Дорогой, ты меня слушаешь? Тогда повтори, что я сейчас сказала!\" Безумно смешная, ироничная, с тонким французким юмором книга. Писательница описывает все прелести и нюансы простой семейной жизни. Получила огромное удовольствие! 09.09.10 - 08:52 Хотите чтобы ваше произведение или ваш любимый стишок появились здесь? добавьте его! |
Князь Масальский, окончивший что-то говорить Дашкову, поймал последние слова Борютина: – Что, говоришь, в Москве? Как там наш адмирал Ништадтский мир празднует? Борютин-большой не спешил с ответом: он копался во рту толстыми, волосатыми пальцами. Потом громко рыгнул и поднял на князя захмелевшие глаза. – Да в Москве – ничего. На Григория Богослова пожар небольшой случился. Царь, как оглашенный, по Москве летает. Моего холопа Сучка? на Басманной санями сшибли. – Эка важность – Сучок! Что он у тебя – последний? – сказал князь Масальский, выбирая в чашке огурец покрупнее. – Тебе, князь, ничего, коли у тебя дворов много. Небось, пашни четей с полтораста имеешь? А у меня – Возницын знает – восемь дворов, да и те пустые! У тебя вот бострок голландских сукон, а у меня – сермяжный! – вспылил Борютин. Князь Масальский, зло сощурив глаза, ел огурец. – Ну, и что ж дальше? – раздувая ноздри, заносчиво спросил он. – А то, что я непрошенным за стол не лезу! Чужого не ем! Князь Масальский вспыхнул. Он оторвал огурец от задрожавших губ и через стол тюкнул им по голове Борютина. Колченогий стол зашатался. Зазвенела посуда. Свеча упала и погасла. В мазанке стало темным-темно. Только небольшое оконце белело сбоку. – Артемьич, не замай! Я ему, щенку, покажу, как меня, гедиминовича! – барахтался в одном углу Борютин. Из другого угла, поближе к двери, доносилось: – Дашков, пусти! Я его, сучьего сына, клинком! – Пойдем, пойдем! Ишь, фехту выучился! Хозяев разбудишь, – отвечал спокойный голос Андрюши Дашкова. Скрипнула дверь. – Парик мой, парик! – крикнул в последний раз князь Масальский, которого Дашков выталкивал из комнаты. Дверь захлопнулась. Возницын знал: из андрюшиных крепких рук князю не вырваться. Борютин-большой обмяк: уткнув голову в бострок Возницына, он плакал пьяными слезами. – Меня, гедиминовича, огурцом!.. – Ложись спать, Лука Иванович, ложись! Завтра рано вставать, – освобождаясь от Борютина, сказал Возницын. Он в темноте накинул шинель, взял треуголку и, вытянув руки вперед, пошел из комнаты. На хозяйской половине, за ширмой из старого паруса, горел свет. Скрипела зыбка. Плакал ребенок. Возницын стоял у порога, торопливо застегиваясь. Он уже открывал дверь в сени, когда кто-то схватил его за локоть. Возницын, удивленный, обернулся. Перед ним стояла молодая гречанка, стыдливо стягивая на груди накинутый на голые плечи старый тафтяной платок. – Господин сержант, синхори?зете ми [1] , уговорите авфе?нтис [2] Борютин, чтобы он переехал на другой дом! Я одна с матерью. Муж в Рогервик. Мы боимся пьяних! Ки?рие [3] сержант. На Возницына умоляюще и чуть-чуть лукаво смотрели черные, большие глаза гречанки. – Уговорите. Сас перикало? [4] . Я уплачу за это авфе?нтис Борютин пени?нта копи?киа [5] , польтину! Возницын ничего не ответил. В голове у него шумело. Хмельные мысли теснили одна другую. Он вдруг нагнулся, чмокнул гречанку в губы и опрометью кинулся вон из мазанки. IV На Москве перекликались петухи. Игуменья Вознесенского девичьего монастыря Венедикта проснулась еще до света: в келье было нестерпимо душно. Мороз, видимо, ослабел за ночь, а келейницы-дуры без толку натопили с вечера. В висках стучало. Старое, дряблое тело обливалось потом. Кругом стояла тишина: монастырь спал. Только из соседней кельи, где спали три келейницы и кухарка игуменьи, слышался заливистый храп. Игуменья лежала с открытыми глазами. Свет от лампадки мигал, будто на пламя кто-то легонько дул. Смотрела на давно знакомые предметы. Круглый ясеневый стол. Ножка одна ломаная. Намедни протопоп Антипа, медведь этот, облокотился, – снова отклеилась. Зеленая муравленая печь. В полутьме изразцы кажутся черными. В углу поставчик, оклеенный золоченой бумагою. |
ИНТЕРЕСНОЕ О ЛИТЕРАТУРЕ
ТОП 20 КНИГ
ТОП 20 АВТОРОВ
| ||||||||||||
|