Это Вам, потомки ! (Бессмертная трилогия - 3)   ::   Мариенгоф Анатолий

Так он, дурак, после третьего повышения - открыл меня. А ведь раздеть мог. Я бы лез и лез. Помните?

- Конечно, помню. Разве такие случаи в жизни забываются? Это ведь, Дмитрий Дмитриевич, не вторая или третья любовь.

Шостакович улыбнулся, обрадовался:

- Да-да! Мой тузовый покер нарвался на флешь. Такое в жизни не забывается. Это верно, это верно.

Я был в добрых отношениях с Михал Михалычем больше четверти века. С молодых лет он очень уважительно относился к медицине - к врачам, к аптекам, к лекарствам, к диетам, к медицинской литературе, наивно считая ее научной. Здоровья он был неплохого, я бы сказал - среднеинтеллигентского, но обожал лечиться, добросовестно выполняя советы врачей. Он очень боялся умереть. А вот в это трагическое дето, заболев совсем несерьезно, вдруг испугался не умереть. И до последнего вздоха решительно и упорно отказывался от врачей, от лекарств и даже от еды.

Устал. Устал жить.

Его жену, Нину Владимировну, в Союзе писателей спросили: "Где бы вы хотели похоронить Михал Михалыча?" Она ответила: "На Литераторских мостках". Но ей в этом отказали под каким-то глупым предлогом. "В таком случае, сказала она, - я хочу похоронить мужа в Сестрорецке". Там была у Зощенко дача. Вернее - половина дачи. Этому желанию вдовы в Союзе обрадовались: "Пожалуйста, мы сегодня же договоримся с похоронным бюро".

А вечером того же дня наше Правление долго обсуждало текст траурного объявления в газете.

Обычно извещали так: "С глубоким прискорбием сообщаем о кончине..." и т, д. Но умер не кто-то, а Зощенко. Правлению Союза писателей пришлось всерьез задуматься: "Уместно ли о Зощенко печатать "с глубоким прискорбием"?" Нет, не уместно! И в "Ленинградской правде" появилось в черной рамке: "Правление Ленинградского Отделения Союза Советских писателей РСФСР с прискорбием извещает о смерти М. М Зощенко"

Но вынос тела все-таки попытались обставить внушительно. Замдиректора нашего клуба тов. Миллер, выглянув из окна, поразился, что знаменитое здание на ул. Воинова окружено плотным кольцом милиционеров в форме - красные околыши, погоны и канты. Обескураженный, он немедленно позвонил в отделение милиции:

- В чем дело, товарищ начальник? Мы не привыкли хоронить писателей с милиционерами в форме.

- Так, так. Не привыкли, чтобы в форме? Ну, в таком случае мы их переоденем в штатское.

И действительно переодели.

* * *

Было сказано: "Собаке - собачья смерть".

Правление Литературного фонда СССР извещает о смерти писателя, члена Литфонда, Пастернака Бориса Леонидовича, последовавшей 30 мая с, г, на семьдесят первом году жизни после тяжелой продолжительной болезни, и выражает соболезнование семье покойного.

Вот и сделали по сказанному.

* * *

Собираюсь шить себе шубу. Разумеется, она будет последней в жизни. И от этой мысли почему-то не грустно. Но и не радостно.

* * *

Про одного своего полуприятеля, полуписателя, полубиллиардиста и покериста Маяковский презрительно сказал:

- Он хорошо настроен, потому что плохо осведомлен.

Это было уже в сталинскую "эпоху".

* * *

Хорошенькая Валя, свернувшись клубочком на тахте, одним ухом слушала по радио приглушенного Ойстраха, а другим - разговор за чайным столом трех бабушек. Они говорили о недавних смертях: у одной бабушки умерла ее школьная подруга, у другой - ее первый возлюбленный, у третьей - двоюродная сестра.

Не выдержав. Валя буркнула с сердцем:

- Не знаю! У нас вот никто не умирает!

Бабушки смущенно замолчали. Даже не стали оправдываться. Даже не сказали: "У вас!.. ".

Хорошенькая Валечка была студенткой второго курса.

* * *

Был Образцов. Не виделись около года. В разных городах жить - это не на разных улицах. У него дела превосходны.