Кумир   ::   Слаповский Алексей

2

я попал случайно или это закон

на тринадцатое место в тринадцатый вагон

и все вокруг знают что где когда

им беднягам невдомек что мы едем не туда

Сергей Иванов давно не был в Москве.

Но его не интересовало новое внешнее. Песни Антуфьева не зависят от нового внешнего.

Он спустился в метро и поехал до "Красногвардейской". Там, в одном из жилых массивов, потерянно среди тысяч или даже миллионов людей, жил Антуфьев - и у него так и должно быть. Не просторная квартира в центре с высокими потолками, но и не битком набитая коммуналка, хотя и это было. Нет, именно типовое жилье, где все неважно и незамечаемо, где все как у всех, за исключением слов и мелодий, в которые воплощается это все, и они, слова и мелодия, дают понять тем, кто понимает, что неправда, что у всех так, как у всех, нет, у каждого так, как только у него.

Он умер два дня назад, сегодня третий, значит - похороны. Возможно, панихида или что-то в этом духе - где-нибудь в общественном месте. В ДК Горбунова, скорее всего, где он часто выступал. Чтобы был доступ скорбящим массам. Да, скорее всего, так и будет, ведь вряд ли Стас Антуфьев оставил завещание с распоряжениями на предмет похорон. Это не в его стиле. Но массовое прощанье тоже не в его стиле. Его должны выносить из квартиры. Человек десять или двадцать. Молча. И без его песен над гробом. Чтобы душу не травить никому. И чтобы его душу не травить. И вообще, пошло это. Молча, просто, как обычного человека. Это очень бы подходило ему. Это его стиль. Он поет на публике, как бы стесняясь, как бы только себе. Я, мол, тут пою, но это ничего, вы не обращайте внимания. Только сидите тихо, вот и все, а я попою немного и уйду, вот и все...

От метро - на автобусе.

Сергей Иванов смотрел на одинаковые дома. Четыре дома квадратом, меж ними школа и детский сад. Населения на районный город средней величины. Он смотрел на эти дома с особым интересом, потому что на них смотрел Стас Антуфьев. Правда, проезжая в машине, он ездит теперь на машине, у него теперь быстрая жизнь, хотя ему не идут машина и быстрая жизнь. Может, он умер от несоответствия жизни, которая у него была, с жизнью, которая должна была быть? Но какое право я имею судить об этом? Не имею никакого права я об этом судить.

Рядом стояла светловолосая девушка лет двадцати, и Сергей Иванов подумал, что она тоже едет к Антуфьеву. У нее был дорожный вид, хотя ничего особенного, отличающего ее от москвичей, в ее одежде не было. Но выражение лица было дорожным, издалеким.

Они вышли вместе.

И пошли рядом.

- К Стасу? - спросила девушка.

- Да.

- Его хоронят не здесь. То есть не хоронят, а это... Поклонение мощам.

- Ясно. Была там?

- Нет. Не люблю похорон. Самих похорон. Неважно кого. Не люблю. На могилу сходила бы. Через недельку, когда народ схлынет. Ты откуда?

- Из Саратова.

- Почти земляки, я из Волгограда.

- Я волгоградским приехал.

- Значит, вместе. Нюра меня зовут.

- Сергей.

Он глянул на ее лицо. Особенная природная легкая смуглость, светлые волосы, глаза же карие, коричневыми кажущиеся. Нюра - не ее имя. И дело не в том, что "Нюра" - деревенское производное от "Анна". Анна ей тоже не идет.

- Нюра, - сказал он.

- Сценический псевдоним. Ну, или кличка. А так - Лена. Ненавижу. Плюнь - в Лену попадешь. Ты был у него когда-нибудь?

- Нет.

- Я тоже. Посмотрим дом и пойдем. У двери квартиры топтаться не хочу. Просто у дома побыть.

Они подошли к дому, к подъезду. У подъезда тихо стояли несколько молодых людей. На Нюру и Сергея посмотрели как на знакомых, на своих. Кто-то даже сказал: "Привет".

- Привет, - сказал Сергей.

- Выпьешь? - Сергею протянули бутылку. Водка. Самая простая, самая дешевая водка. Эти ребята понимают стиль Антуфьева. Надо уважить их. Сергей взял водку и другую бутылку, с какой-то шипучкой, - запивать. Отхлебнул поочередно из обеих бутылок, передал Нюре.