Тюрьма, зачем сгубила ты меня?   ::   Колычев Владимир

Вы пешком ходите, а могли бы ездить на новенькой иномарке. Не так уж много мы от вас требуем – всего-то создать условия…

– Нет.

– На вашем бы месте я хорошо подумал.

– Нет.

– Напрасно.

Андрей повернулся к просителю спиной. Еще не совсем рассвело, недалеко светил фонарь – незнакомец отбрасывал смутную тень. На эту тень и покосился Сизов, делая шаг вперед; если вдруг мужчина попытается ударить его в спину, он успеет уклониться.

Но незнакомец не нападал. Андрей прошел метров тридцать-сорок, обернулся. Мужчина стоял на том же месте, в руке у него дымилась сигарета.

Еще на контрольно-пропускном пункте Сизов получил информацию о происшествиях за ночь. Стрельба в карауле и смерть заключенного в общей камере. Доложил ему об этом дежурный помощник начальника изолятора.

Саша Лыпарев как был, так и оставался старшим оперуполномоченным, и в звании его не повысили, хотя должность позволяла. Но это парня мало волновало. Он служил по принципу «солдат спит – служба идет». Его интересовала не карьера, а выслуга лет. Одиннадцать лет он отслужил в рядах Вооруженных сил, почти шесть в следственном изоляторе, где месяц шел за полтора. Тридцать четыре года парню, и летом этого года его стаж составит двадцать лет, что даст ему право на военную пенсию. Саша не скрывал, что на этом его служба закончится. А начальник изолятора, в свою очередь, не скрывал, что не особо жалует такого подчиненного. Именно поэтому, после того как майор Каракулев ушел на повышение, исполнять его обязанности назначили не Лыпарева, а Сизова. Его же и утвердили в этой должности, представили к очередному званию. А Сашу прокатили.

– Рябкова переклинило, – флегматично улыбнулся Лыпарев. – Человек, говорит, бежал. А не было никого. Ни один датчик не сработал. Да и не мог он через полосу перескочить…

– Может, померещилось? – вслух подумал Андрей.

– Может, и так, – равнодушно пожал плечами Саша. – Но на это одиннадцать патронов не спишешь.

– Разберемся. С трупом что?

– Утром просыпается, а голова в тумбочке.

– Я серьезно, – нахмурился Сизов. Не в том он был сейчас настроении, чтобы шутить.

– Ну, голова на месте. И не проснулся… Утром, подъем, а он лежит. Трясти стали, а он готовенький…

– Фамилия, номер камеры?

– Горбушин. Двести четырнадцатая.

Знакомая фамилия резанула слух.

– Горбушин?! – озадаченно протянул Андрей. – Час от часу не легче.

– Что-то не так?

– Нет, все в порядке. Все в полном порядке. Труп у нас, а в целом – лучше не бывает.

– Но я-то здесь ни при чем. Он же своей смертью помер. Фельдшер сказал, что сердечный приступ…

– Отчего сердечный приступ? Может, замордовали мужика?..

– А это не ко мне. Не моя это камера. Первухин ее ведет…

Начальник следственного изолятора задерживался. И это позволяло Сизову досконально разобраться в ситуации до совещания. Первым делом он наведался в тюремную санчасть, где в холодной комнате лежало тело покойного Горбушина.

Это был мужчина лет сорока пяти. Высокий, худощавый. Короткая стрижка, посеребренные сединой виски, широкий выпуклый лоб, глубокие морщины от носа к уголкам узкого рта. Он лежал с закрытыми глазами. Выражение лица настолько безмятежное, что казалось, он спит. Похоже, во сне и умер. Своей смертью… А может, и нет…

Затем был разговор со страшим лейтенантом Первухиным, в чьем оперативном ведении была двести четырнадцатая камера.

Валере Первухину было тридцать лет, столько же, сколько и Сизову. Не самый оптимальный возраст для старшего лейтенанта. Но служил в тюрьме он девять лет, пять из них контролером режимной части в звании прапорщика, затем, заочно окончил юридический институт, был произведен в чин лейтенанта и переведен в отдел кадров.