Мейстер Леонгард   ::   Майринк Густав

– «Неужели ты до сих пор не мог решить задачу?» – раздается пугающий его возглас матери; она не ждет ответа, ее блуждающие прозрачно-голубые глаза ищут по всем углам, нет ли где пыли; надо метлой обмести несуществующую паутину – затем переставляют, выносят и снова вносят мебель, раскладывают шкафы и осматривают их, дабы там не завелась моль, отвинчивают и привинчивают столовые ножки, выдвигают и вдвигают ящики, перевешивают картины, вытаскивают из стены гвозди и вбивают их тут же рядом, вещи приходят в бешенство, молоток отлетает от ручки, трещат лестничные ступени, с потолка сыплется известка – немедленно надо позвать каменщика! – тряпки для вытирания зацепляются, иголки падают из рук и прячутся в щели на полу, дворовый пес срывается с цепи, громыхая обрывком, вбегает в комнату и опрокидывает стоячие часы; маленький Леонгард снова впивается в книгу и стискивает зубы, желая найти смысл в черных кривых крючках, бегающих друг за другом – ему надо пересесть куда-нибудь в другое место, это кресло необходимо выколотить; он облокачивается, держа книгу в руках, на подоконник – подоконник нужно вымыть и выкрасить белой краской – зачем это он постоянно торчит на дороге? И может ли он, наконец, решить задачу? Затем она исчезает; служанки должны все бросить и спешить за нею, захватив с собою лопаты, топоры и палки, так как в погребе могут быть крысы.

Подоконник наполовину выкрашен, у стульев нет сидений и комната походит на груду развалин; глухая, безграничная ненависть к матери въедается в сердце ребенка. Каждый мускул в нем жаждет покоя; он мечтает о приходе ночи, но даже сон не приносит ему тишины, тревожные мечтания рассекают его мысли, превращают одну в две – они преследуют друг друга, никогда не нагоняя; мускулы по-прежнему напряжены, все тело постоянно готово к отпору против молниеносно следующих приказаний выполнить ту или иную бессмыслицу.

Игры днем в саду не рождаются юным весельем, мать устраивает их так же безрассудно, как все, что она делает, для того, чтобы прекратить в следующую же минуту; более продолжительное занятие кажется ей покоем, против которого она считает долгом бороться, как против смерти. Ребенок не решается отойти от замка, он остается всегда на расстоянии звука голоса и чувствует, что для него нет спасения: один шаг далее – и вот уже из открытого окна слышится громкий зов, удерживающий его.

Маленькую Сабину, крестьянскую девочку, живущую у прислуги, моложе его годе, Леонгард видит лишь издали и, когда им удается сойтись вместе на несколько минут, то они обмениваются тревожными, отрывочными словами, словно люди, переговаривающиеся с двух встречных судов.

Старый граф, отец Леонгарда, не владеет обеими ногами и сидит целыми днями в кресле на колесах в библиотечной комнате, намереваясь читать; но и здесь нет покоя, ежечасно нервные руки матери роются в книгах, стирают с них пыль и бьют переплетами одну о другую, закладки летят на пол, тома, стоящие сегодня здесь, на завтра перемещаются на самый верх или же громоздятся целой горой, если вдруг необходимо станет вычистить обои за полками хлебом или щеткам. И если даже графиня находится временно в других помещениях замка, то мука деловой суеты еще увеличивается томительными чувствами ожидания того, что она может неожиданно появиться снова в любое мгновенье.

Вечером, когда горят свечи, маленький Леонгард прокрадывается к отцу, дабы разделить с ним одиночество, но при этом дело не доходит до разговора; между ними словно тянется стеклянная стена, из-за которой невозможно никакое взаимопонимание; иногда старик, словно пытаясь насильственно осуществить принятое им решение и сказать ребенку нечто важное, решающее, наклоняет возбужденное лицо и приоткрывает рот, но слова постоянно застревают в горле, он снова сжимает губы и только продолжает молча и нежно гладить рукой горящий лоб мальчика, в то время как его взгляды пламенно несу… любое мгновенье может ворваться тревога.

Ребенок смутно догадывается о том, что происходит в старике: полнота сердца, а отнюдь не пустота его, связывает язык отца, и вот снова горькая волна ненависти к матери захлестывает его – он мысленно находит во всем какую-то неясную связь с глубокими морщинами и расстроенным выражением старческого лица в подушках кресла на колесах; в нем просыпается молчаливое желание увидеть утром мать лежащей мертвой в постели, и к пытке постоянного душевного беспокойства присоединяются муки адских ожиданий – он рассматривает в зеркале черты ее лица и ищет в них следы недуга, наблюдает за ее походкой, твердо надеясь заметить в ней признаки начинающегося утомления.