Меж двух берегов   ::   Телешов Николай Дмитриевич

Как ваше имя, чтобы я мог называть вас?

Старик крякнул, покосился на офицера и на учителя, потом взглянул на чиновника и, привставши, отрекомендовался:

- Прежде был переяславский мещанин Николай Саввич Щеголихин, а теперь, как уже доложил, являюсь ссыльным Российской империи... ограничен в правах и могу присутствовать только на той стороне реки, а вот на этой - не могу. Еду хотя посередке того и другого, между двух берегов, но контрабандой... И вот господин офицер меня давеча в дрожь вогнали: думал, сейчас меня схватят за мою самосидку и - конец моему беззаконному путешествию! Оказалось же, господин офицер, вы приятный человек и зла мне нисколько не желаете. Давайте поэтому - еще по чарочке?..

Офицер, видимо захмелевший, взял чайник, налил две чашки, потом поднял высоко над головою руку и, погрозив в воздухе пальцем, сказал Щеголихину:

- Какие там ссыльные... какая там контрабанда... Не болтайте пустого! Вы ничего не говорили, я ничего не слыхал. Пьем - и никаких разговоров!

Оба выпили. Офицер потряс головой и, обмакнув огурец в солонку, откусил половину, а Щеголихин осторожно, почти нежно, отломил от черного хлеба кусок корки, поднес его к одной ноздре, потом к другой, понюхал обеими ноздрями и положил обратно.

- А вас, позвольте узнать, как величают? - спросил Щеголихин, глядя на иностранца ласковыми глазами.

- Меня зовут Хельсн... Марк Хельсн. Родина моя Норвегия, моя специальность - химия. Я давно знаю Россию, люблю ее язык, люблю русских людей, кроме тех, которые сами называют себя "истинно русскими". Извиняюсь, я, может быть, говорю резко, но от этих слов веет чемто затхлым, недоброжелательным, и я не люблю их.

- Русский язык - прекрасный язык, - похвалил Щеголихин, рассматривая на свет пустую чашку и подвигая ее к офицеру. - Особенно, знаете, ежели сердце излить, то ни на каком языке так не объяснишься. Впрочем, я никакого языка и не знаю, кроме русского.

- Например, некоторые слова у вас удивительно красивы в звуковом отношении, - продолжал Хельсн. - Возьмем хоть слово "заподозренный". Как звучит!

- Заподозренный?.. Да, хорошо, - согласился учитель. - Никогда не обращал внимания на это слово.

А хорошо.

Щеголихин перебил его:

- Вот тоже прекрасные есть слова... Например: "угрызение". Или, например: "подстрекательство".

- Есть и такие слова, - добавил чиновник, - как "перереформированный", где сам черт ногу сломает, или не ногу, а язык.

На пустынном берегу вдалеке пылали костры.

Увидев их, все замолчали и стали глядеть...

Учитель поднялся вдруг со стула, прошелся возле компании взад и вперед быстрыми шагами, нервно потирая руки, и опять сел на прежнее место. Потом опять вскочил и, ни к кому не обращаясь, проговорил почти нараспев:

- И подстрекательство, и заподозренный, и перереформированный - все это слова, и только слова!.. И совесть и доблесть, идея и люди - все это тоже слова! И только одни слова. И разум и вера - слова и слова!

- Даже самое слово "слово" есть тоже только слово! - добавил офицер.

Все подняли головы.

- Вы правду сказали, - внезапно остановился учитель возле Хельсна, не обращая внимания на офицера. - Правду сказали, что у нас, у русских, много хороших слов.

О, к сожалению, слишком много хороших слов! Но слова так словами и остаются! А есть слова... хорошие! драгоценные!.. А черта ли из того?..

Все удивленно глядели на учителя и молчали. Только чиновник, предчувствуя что-то неладное, вслух пробормотал:

- Вот так история!

- Хуже географии! - добавил офицер и весело поглядел на компанию.

Учитель не был расположен шутить и, пользуясь репликой, ответил презрительно:

- Дело не в географии.

И вдруг загорячился, возвышая голос почти до крика:

- А хоть бы и в географии!.. Я вашу сибирскую географию-то четыре года изучаю.