Наполеон. Последняя любовь   ::   Костейн Томас

Как на этом вулканическом острове могут жить цивилизованные люди? Если смотреть на высокие и острые скалы, возникавшие будто прямо из моря, по коже пробегает дрожь страха и скалы кажутся такими таинственными и неприступными.

«Франция! Непостоянная Франция! — подумал про себя император. — Неужели ты позволишь, чтобы все это длилось? Твой трон был свободным, от него разило глупыми Бурбонами [7] и грязными париками, которые они носили! Я поднял тебя к такой славе, которая не снилась никому в мире! Франция, Франция, пусть мир узнает, что Наполеон был твоим настоящим императором! Потребуй, чтобы его освободили!»

Его свита ждала, когда он заговорит. Внешне он казался абсолютно спокойным.

Наконец он поднял телескопическую трубу, висевшую у него на шее на плетеной тесьме белого бархата. Неловкими пальцами он направил трубу на гавань Джеймстауна, зажатого между двумя нависающими темными скалами.

Наполеон несколько мгновений внимательно все разглядывал, а потом опустил трубу.

— За железной аркой находится гавань, — тихо произнес он. — Там полно народа. Он жаждет увидеть человека, которые мог бы стать их повелителем. Мне кажется, они ожидают, что меня поведут на берег в цепях. Я не стану сходить на сушу до наступления темноты. Меня невозможно демонстрировать, как укрощенного медведя! — Он сделал шаг назад. — Бертран! Сообщите адмиралу мое решение. Мы сойдем на берег при свете луны.

Гурго всегда с трудом скрывал собственные чувства, и тут он не удержался от замечания:

— Неужели луна когда-нибудь восходит над этой жуткой кучкой шлака из сатанинской печи?!



2



Семейство Бэлкум сидело за ужином. День был особый, население острова волновалось, не переставая, поэтому двое младших мальчиков получили позволение присутствовать на ужине. Вильяму было восемь лет, а малышу Алексу — четыре. Они смирно сидели рядом с матерью, ведь они были отменно воспитаны. Глаза малышки Алекса начали слипаться, и очень хотелось спать.

Глава семейства с гордостью оглядел своих детей и жену. Он даже позабыл, о чем ранее говорил, настолько его растрогал вид счастливого семейства. Он только что сказал, что экс-император Франции не захотел сойти на берег до заката солнца и что он собирается отправиться в Джеймстаун, чтобы не пропустить исторический момент. Но сейчас он переключился на другую тему.

«Наверно, в доме Карлтона по-прежнему болтают, что я выбрал себе не пару, — подумал он. — Ха, эти красноносые выпивохи, глянули бы они на нас! Мало у кого найдется такая красивая и добрая жена! И в мире не найдется детей, которых можно было сравнить с моими детьми».

Он улыбнулся, поднял бокал портвейна и полюбовался его прекрасным цветом. У него было лицо настоящего европейца с выдающейся нижней челюстью, весьма живые глаза, шапка темных кудрей. На нем была надета белоснежная рубашка, но жилет и сюртук явно носились много лет.

Вторая дочь почти ничего не ела. Она крутилась до тех пор, пока отец не смекнул, что она что-то задумала. Наконец девушка заговорила:

— Папа!

— Да?

— Можно я пойду на пристань вместе с вами? Отец не успел ничего ей ответить. Госпожа Бэлкум сказала дочери:

— Ты никуда не пойдешь, Бетси, об этом не может быть и речи! Ты отправишься спать.

Бетси нахмурилась, словно не понимая твердости решения матери.

— Но, мама…

— Никаких «но», юная леди, — продолжала госпожа Бэлкум. — Ты отправляешься спать без всяких разговоров.

— Но мама, мне нужно сказать вам что-то… очень важное.

Вильям Бэлкум улыбнулся жене.

— Мне кажется, дорогая, нам следует выслушать это очень важное сообщение.

Бетси сразу воспользовалась представившейся возможностью.

— Когда я вырасту… Ну, когда я буду замужем, и у меня будут свои дети, и они узнают, что я была на острове Святой Елены, они станут мне задавать множество вопросов.