Петропавловская крепость   ::   Жарикова Татьяна

Чудинов удивлен был сильно, когда получил эту бумагу. Имя Достоевского было знакомо ему. Читал его произведения. Нравились. Слышал, что автор бывший офицер, совсем еще молодой человек. И вдруг - злоумышленник! Горько стало. Хороший литератор. Но может, чепуха какая, простой поклеп. Просмотрят бумаги да отпустят. Бывало такое.

Майор Чудинов, держа в руках листок, искоса, с любопытством разглядывал Федора Михайловича. Роста Достоевский чуть ниже среднего, но широкоплечий. Светловолосый, конопатый, глаза, вероятно, чрезвычайно живые. Ишь. Как по комнате мечутся.

Солдат вдруг оборвался с печи, грохнулся спиной на стул и загремел вместе с ним на пол, под ноги к Достоевскому. Федор Михайлович отскочил, от неожиданности споткнулся, чуть не упал. "Нервный!" - мелькнуло в голове офицера.

- Мать твою...- рявкнул пристав. - Растяпа!

Солдат, виновато морщась и потирая ушибленный бок, поднялся с пола.

- Ну, что там? - сердито спросил пристав.

- Ничего, - виновато развел руками солдат.

Майор Чудинов не смотрел на них, читал листок.

- Позвольте узнать, - учтиво взглянул он на Федора Михайловича, сколько частей будет в романе?

- Шесть...

- Видел я первую часть в "Отечественных записках"... Прочесть не успел, дела... Думал, выйдет весь роман, разом прочту. А "Белые ночи" читал, "Хозяйку" тоже... с душой написаны. Напрасно господин Белинский ругал повесть, напрасно... - говорил неторопливо Чудинов. Увидев, что Достоевский оделся, попросил:

- Позвольте письма Ваши?

- Там в столе, - кивнул Достоевский. Он успокоился, смотрел с насмешкой, как пристав шарит его чубуком в печке, в золе.

Майор Чудинов выдвинул ящик стола и начал выкладывать письма. Нечаянно столкнул со стола старый погнутый пятиалтынный. Достоевский крутил его в руке всегда, когда писал, обдумывал слова и поступки героев романа. Пятак глухо звякнул о деревянный пол, подпрыгнул и покатился по полу. Солдат быстро нагнулся, поднял его. Пристав выхватил из рук солдата пятак и стал разглядывать возле свечи.

- Уж не фальшивый ли? - усмехнулся Достоевский.

- Это, однако же, надо исследовать... - пробормотал пристав и сунул пятак в карман.

Офицер сложил письма, бумаги Достоевского, рукопись неоконченного романа в стопки и приказал солдату:

- Свяжи!

2

Последние гости ушли от Петрашевского в три часа ночи. Михаил Васильевич, оставшись один, бродил по просторному кабинету, обдумывал статью, которую решил написать на основе своей речи, произнесенной сегодня. Речь вызвала споры, и теперь Петрашевский вспоминал возражения Дурова, Момбелли, Баласогло, продолжал спорить с ним мысленно, и, когда приходила в голову особо интересная мысль, быстро подходил к столу и записывал...

Говорил он в этот вечер о том, как должны поступать литераторы, чтоб вернее действовать на публику. Он говорил, что публика наша в настоящее время привязана к беллетристическому роду литературы. Отстав от чтения стихов, она сделала большой шаг в общем прогрессе. Журналистика на Западе потому имеет такой вес, что всякий журнал там отголосок какого-нибудь отдельного слоя общества, что на Западе журнал не спекуляция какого-нибудь одного лица, но орган передачи всех идей и всех мыслей целого общества, содержащего этот журнал на акциях. Петрашевский утверждал, что русской литературе недостает сочинителям образования, что всякий со школьной скамьи уже вооброжает себя великим писателем, что в литературе нашей преобладает только дух спекулятивности, а не желание передавать своим читателям истину, идеи, хотя бы немного человечные. Цензура не будет мешать. Цензорам надо представить истину в таком виде, чтобы они эту истину не могли бы принять за что-нибудь другое, кроме как за истину. И тогда цензоры не будут препятствовать.