Бургомистр города Верне   ::   Сименон Жорж

Что касается букса, то по веточке его стояло в изголовье каждой постели в доме. Терлинк же выбрал оловянную чашу для святой воды.

— Вам надо бы перекусить, Йорис. Да, пожалуй, и рюмочка спиртного не помешает.

Он ответил лишь вопросительным взглядом: зачем?

Понадобились еще столик и поднос для визитных карточек. Время от времени, делая что-нибудь, Терлинк внезапно останавливался и прислушивался.

По площади кто-то шел, направляясь в «Старую каланчу» и на мгновение замедляя шаг перед домом.

— Завтра вы. Марта, сходите в газету и дадите траурное извещение.

В дверях возникла Мария:

— Если никто не будет есть, я уберу со стола.

— Через минуту мы сядем за стол, — обещал Терлинк. — Что сегодня на обед?

Не забыл ли он чего-нибудь? Да, четки. Терлинк сходил за ними в спальню, вложил их в восковые пальцы покойницы.

— Завтра утром надо послать машину за моей матерью. Только бы она не ушла на рынок… Идемте, Марта. Теперь мы можем поесть.

Он вошел в столовую, загроможденную мебелью из кабинета, тщательно притворил дверь, развернул салфетку.

И так как Марта, не в силах больше сдерживаться, разразилась наконец рыданиями, Терлинк с упреком посмотрел на нее:

— И что там Мария возится? По-моему, все уже целый час готово, а она…

Он поднялся, вошел в кухню, увидел, как закрылась дверь кладовки, и распахнул ее.

— Послушайте, баас… — вскрикнула служанка.

Терлинк остановился. В полутьме комнаты, освещенной только отблесками из кухни, он узнал Альберта, стоявшего в жалкой и в то же время враждебной позе, Альберта в штатском, с глазами, лихорадочными, как у Жефа Клааса в тот вечер, когда…

— Я сказала, баас, что он не прав, что лучше бы он…

Его это больше не интересовало. Он молча повернулся к ней спиной:

— Подавайте, Мария.

Марта непрерывно сморкалась. Терлинк ел суп, слыша, как Мария ходит взад и вперед. Когда она вошла, чтобы переменить тарелки, он спросил:

— Ему нужны деньги, чтобы перейти границу?

Мария не ответила. Она плакала, роняя слезы куда попало.

— Мой бумажник в черном костюме. Возьмите и дайте ему тысячу франков.

Терлинк досидел за столом до конца обеда, съел сыр, салат, десерт.

Марта, не выдержав, поднялась к себе.

Оставшись один, он отворил превращенный в часовню кабинет и сел на один из стульев, оставленных там, потому что они были из черного дерева.

В доме долго не засыпали. Много раз звучал перезвон на башне ратуши, после чего тишина становилась еще Гюлее глубокой, а пустота еще более пустой; наконец у Кеса с грохотом упали железные жалюзи, во всех направлениях зазвучали удаляющиеся шаги и обрывки разговоров, слышных сейчас за двести — триста метров.

Когда Марта робко приоткрыла дверь и отважилась бросить взгляд, такой же как у всех ближних Терлинка — беглый, словно готовый вернуться назад, Йорис по-прежнему сидел на том же месте около мертвой жены, урожденной Бэнст, чей катафалк будет выситься в церкви над плитой с уже высеченной на ней фамилией Бэнст, плитой, на которую Тереса опускалась тысячу раз, когда, придя к заутрене, обедне или вечерне, преклоняла колени, прежде чем направиться к своей скамье.

— Ложились бы вы, Йорис!

Но человек, повернувший к ней голову, был так серьезен, так тих, так безмятежен, что она не осмелилась настаивать, преклонила колени на молитвенной скамеечке, перекрестилась и замерла, закрыв лицо руками.



Глава 7



В день похорон какая-то добрая женщина проронила:

— Он стал ниже сантиметров на десять самое малое.