Сказание об Омаре Хайяме   ::   Хайям Рубаи Омар

Но сегодня он трусил. Как юноша, идущий на первое свидание.

Он еще раз прислушался: все было спокойно, собаки лаяли где то далеко, река урчала по прежнему, великий город спал спокойным и глубоким сном.

И тогда он рывком распахнул дверь, и лунный свет во рвался в черноту комнаты, которая была за дверью. И на пороге или почти у порога красовалась сама Айше в белом шелку от плеч до пят. Этот шелк подарил ей хаким, подарил, как и многое другое -- багдадские духи и хорасанскую шерсть, нишапурскую бирюзу и хорезмские [Х-012] шелка.

Он шагнул в комнату и упал на колени перед нею. Она была красива, как неземное существо, и привлекательна своей земной плотью. Хаким обхватил ее бедра, а губами приник к животу ее. Она стояла недвижима, словно обнимали не ее, словно целовали жаркими поцелуями не ее, а другую. И жар поцелуев его проникал через нежную ткань шелка.

Он медленно опускался вниз. Его руки скользили по крепким ногам и ниже колен по икрам. И обхватили обе лодыжки, будто опасаясь, что Айше убежит. И приник он к великому роднику, прохладному и животворному, - к ногам ее. И целовал каждый палец. Целовал многократно.

Так они встретились в ее хижине -- жалкой, убогой, единственным украшением которой была Айше.

И только потом, немного опомнившись, он прикрыл за собой дверь, а она помогла ему нащупать засов и тем самым прочно закрыть вход от непрошеных гостей.

В углу неярким светом мерцал светильник, тоже подаренный хакимом. И когда глаза немного привыкли к темноте после молочной белизны лунной ночи, он стал различать некие предметы домашнего обихода, а главное, увидел постель. Это была царская постель. Широкая, с большими подушками, щедро источающая запах жасмина. Белье сверкало даже в темноте, даже при слабом свете светильника. Оно было словно снег по чистоте и опрятности своей -- чистейший снег на вершине Дамавенда.

И он приметил низенький круглый столик, вино и фрукты на нем, какие употребляют в Туране, и две подушки у стола. [Т-006]

Хаким сказал:

-- Айше, я очень счастлив.

-- Господин, -- сказала вдруг осмелевшая Айше, -- подкрепись вином и фруктами.

Она рассмеялась, и ему показалось, что это звенят переливчатые колокольчики исфаханской работы, серебряные с небольшой примесью бронзы, и пригласила меджнуна к столу. И когда они уселись на подушках, призналась:

-- А я все таки боюсь...

-- Я тоже, -- в тон ответил он. И вдруг, спохватившись: А сюда никто не явится?

-- Кто же? -- ответила Айше. -- Кто, кроме тебя и матери, посмеет переступить этот порог? А мать моя в гостях.

-- Она все знает, Айше? -- Омар Хайям и сам не понимал, зачем задает этот вопрос.

-- Она сказала мне: вот настоящий мужчина, ибо трусит. -- И снова рассмеялась все тем же смехом исфаханских колокольчиков. -- А я решилась и почти не трушу.

Хаким снова повторил:

-- Я очень счастлив. -- А сам подумал: "Кто научил ее этим словам?"

Она налила вина. И они выпили: медленно, наслаждаясь вкусом его и ароматом, глядя друг на друга долгим, долгим взглядом и ведя разговор глазами.

И он сказал про себя: "Аллах, чем отблагодарить тебя? За все [А-017] грехи мои и прегрешения, за богохульные мысли и стихи ты снова посылаешь подарок, воистину достойный самого правоверного из правоверных!" Подумал -- и тут же опроверг себя: кто бы мог одарить этим лучшим из подарков, если бы не нужда -- жестокая нужда, которая пригнала сюда из Турана трудолюбивую мать прекрас- [Т-006] ной Айше?

Хаким впал в задумчивость. Ему хотелось найти правильный ответ на волновавший вопрос. И как всегда, и на этот раз помогла женщина.

Айше сказала:

-- Ты все думаешь о своих светилах и небосводе?

-- Почему ты так решила? -- удивился он.

-- А о чем же еще? По-моему, только они в твоем сердце.

-- Ты уверена? -- задорно спросил он.