Столпы Земли   ::   Фоллетт Кен

Шериф был лицом известным, что же касается трех других, определивших судьбу этого человека, – в этом городе они были чужаками. Ясно, что рыцарь, этот упитанный человек с соломенными волосами, является важной птицей, ибо ехал он на огромном боевом коне, который стоит столько, сколько плотник и за десять лет не заработает. Монах был старым, возможно лет пятидесяти, а то и более, высоким худым человеком, с трудом сидящим в седле, словно жизнь была для него обузой. Но самым поразительным был сидящий на гнедом жеребце священник – молодой человек в черной рясе с острым носом и гладкими черными волосами. У него был пристальный, настороженный взгляд, как у черного кота, застывшего перед мышиной норой.

Один из мальчишек, прицелившись, кинул в осужденного камень. Бросок был удачный – камень попал между глаз. Несчастный прорычал проклятие и рванулся к обидчику, но веревки, которыми он был привязан к телеге, удержали его. Этот инцидент остался бы незамеченным, если бы не слова проклятия, которые были произнесены по-норманнски, а на этом языке говорили только господа. Принадлежал ли он к знати? Или, может быть, он чужестранец? Никто не знал.

Телега остановилась под виселицей. На нее с веревкой в руке взобрался помощник шерифа и, грубо рванув осужденного, поставил его на ноги. Тот стал вырываться, и мальчишки дружно заулюлюкали – они были бы разочарованы, если бы преступник сохранял спокойствие. Веревки, которыми он был связан по рукам и ногам, ограничивали его движения, но он отчаянно вертел головой из стороны в сторону, пытаясь увернуться от петли. Тогда помощник шерифа, здоровенный верзила, отступил на шаг и ударил несчастного в живот. Тот сложился пополам, и помощник шерифа продел его голову в петлю и затянул узел. Затем спрыгнул на землю, подтянул веревку и закрепил ее конец за крюк на виселице.

Дело было сделано. Если бы теперь приговоренный попытался сопротивляться, он только ускорил бы свою смерть.

Стражники развязали ему ноги и оставили на телеге стоящим со связанными за спиной руками. Толпа замерла.

На этом этапе казни нередко что-то случается: либо мать осужденного заголосит, либо его жена бросится с ножом к телеге, пытаясь в последнюю минуту перерезать веревку. Иногда осужденный взывает к Богу, моля о пощаде, или бросает страшные проклятия в адрес своих палачей. Поэтому стражники встали по обе стороны виселицы, готовые пресечь любой беспорядок.

И тут заключенный запел песню.

Голос его был высоким и чистым. Он пел по-французски, но даже тот, кто не знал этого языка, услышав грустную мелодию, понял, что это была песня о печали и утрате.

Жаворонок, пойманный в сети охотника, Песнь свою сладкую петь продолжает, Словно той песни мелодия звонкая Дорогу к свободе ему открывает.

Он пел, не отрывая глаз от кого-то в толпе. Стоящие постепенно расступились, образовав круг, в центре которого оказалась девушка.

Ей было лет пятнадцать. Люди, глазевшие на нее, удивлялись, как это они не заметили ее. У девушки были длинные темные волосы, пышные и густые, образующие форму клина на ее высоком лбу – в народе это называлось «дьявольской макушкой». У нее были правильные черты лица и чувственный рот. Старухи обратили внимание на ее широкую талию и тяжелые груди, из чего заключили, что она беременна, и догадались, что отцом ее будущего ребенка был осужденный. Но остальные не заметили ничего, кроме ее глаз. Она была бы красавицей, если бы не глубоко посаженные, сверлящие глаза поразительно золотого цвета, настолько светящиеся и пронизывающие, что, когда она смотрела на кого-либо, казалось, могла заглянуть прямо в душу; и люди отводили взор, боясь, что она узнает их секреты. Одета она была в тряпье, по ее щекам текли слезы.