Время собирать камни. Очерки   ::   Солоухин Владимир Алексеевич

* * *

Вот меч. Он – был. Но он не нужен.

Кто обессилил руку мне?

* * *

Я умер. Я пал от раны,

И друзья накрыли щитом.

* * *

Нас немного. Все в дымных плащах,

Брызжут искры, и блещут кольчуги.

* * *

Заскрипят ли тяжелые латы…

* * *

Мне битва сердце веселит,

Я чую свежесть ратной неги…

* * *

Милый рыцарь, снежной кровью

Я была тебе верна.

* * *

Тоже можешь быть прекрасным,

Темный рыцарь, ты.

* * *

Я бегу на воздух вольный,

Жаром битвы утомлен.

* * *

О, влюбленность! Ты строже судьбы!

Повелительней древних законов отцов.

Слаще звука военной трубы.

* * *

Пора вернуться к прежней битве,

Воскресни дух, а плоть усни!

* * *

Я – меч, заостренный с обеих сторон.

В щите моем камень зеленый зажжен.

* * *

Призывал на битву равнинную…

* * *

Веет ветер очистительный

От небесной синевы.

Сын бросает меч губительный,

Шлем снимает с головы.

* * *

Да, я готова к поздней встрече,

Навстречу руку протяну,

Тебе, несущему из сечи

На острие копья – весну.

* * *

И опять в венках и росах

Запоет мечта,

Засверкает на откосе

Золото щита.

* * *

Щитом краснеющим героя

В траве огромная луна….

* * *

За холмом отзвенели упругие латы,

И копье потерялось во мгле.

Не сияет и шлем – золотой и пернатый –

Всё, что было со мной на земле.

* * *

Сын осеняется крестом.

Сын покидает отчий дом.

* * *

Так окрыленно, так напевно

Царевна пела о весне,

И я сказал: смотри, царевна,

Ты будешь плакать обо мне.

* * *

Но руки мне легли на плечи,

И прозвучало: нет, прости.

Возьми свой меч. Готовься к сече,

Я сохраню тебя в пути.

* * *

Мы, сам друг, над степью в полночь стали:

Не вернуться, не взглянуть назад.

За Непрядвой лебеди кричали,

И опять, опять они кричат…

На пути – горючий белый камень,

За рекой – поганая орда.

Светлый стяг над нашими полками

Не взыграет больше никогда.

И, к земле склонившись головою,

Говорит мне друг: «Остри свой меч,

Чтоб не даром биться с татарвою,

За святое дело мертвым лечь!»

Я – не первый воин, не последний,

Долго будет родина больна.

Помяни ж за раннею обедней

Мила друга, светлая жена!

* * *

Опять над полем Куликовым…

* * *

И когда, наутро, тучей черной

Двинулась орда,

Был в щите Твой лик нерукотворный

Светел навсегда!

Так некие средневековые, отвлеченные, можно сказать, з а мки, королевы, мечи и щиты, гривы и трубы, шлемы и битвы наполнились постепенно глубоко народной русской патриотической весомостью, а почти отвлеченное тоже и символическое обожание Прекрасной Дамы обрело свою плоть и кровь. Все это произошло в душе поэта, но все это произошло среди лесистых холмов между Шахматовом и Бобловом.

Были потом ежедневные приезды Блока в Боблово, приходила и Любовь Дмитриевна в Шахматово, и был еще домашний театр, откуда и пошли стихи об Офелии. Сам Блок играл Гамлета. Театр был даже и не домашний, потому что под спектакли приспособили сарай, крытый дранкой, прохладный, просторный, чистый, сенной.

Приглашали и крестьян, и они приходили: мужики, бабы, девки, ребятишки до двухсот человек. Но… «зрители относились к спектаклю более чем странно. Я говорю о крестьянах. Во всех патетических местах, как в «Гамлете», так и в «Горе от ума», они громко хохотали, иногда заглушая то, что происходило на сцене» – так вспоминает о спектаклях Мария Андреевна Бекетова. О главных играющих она говорит: «Стихи они оба произносили прекрасно, играли благородно, но в общем больше декламировали, чем играли… На Офелии было белое платье с четырехугольным вырезом и светло лиловой отделкой… В сцене безумия слегка завитые распущенные волосы были увиты цветами и покрывали ее ниже колен.