Все голубые фишки   ::   Лебедев Andrew

Аня Гордеева и Оля Зайдлиц, поэтому, даже и не вставали после взлета со своих кресел.

Дремали кто где. Аня с Олей в хвостовом салоне, а старшая – Вера Дымшиц на кухне, возле кофеварки телевизор смотрела.

В шестнадцать тридцать командир экипажа летчик первого класса Леонид Максимович Островой вывел машину на точку начала снижения по глиссаде.

Аэропорт в Краснокаменске был оборудован новыми навигационными системами, позволявшими сажать машину в автоматическом режиме, но был световой день, видимость была отличная, и командир решил сажать машину вручную.

– Урал сорок семь, я ноль второй, я ноль второй, – вызвал вышку командир.

– Ноль первый, я "Урал сорок семь", слышу вас хорошо, – ответил КДП.

– "Урал сорок семь, я ноль первый, подтвердите 1001, подтвердите 1001" – запросил Островой..

Подтверждение кодом "1001" означало, что вышка видит их на своем локаторе.

– Ноль второй, я Урал 47, "1001" подтверждаю. Курс в расчетную 160 градусов, по давлению аэродрома 763 занимайте 2700.

– Урал 47, я 02, вас понял, в расчетную с курсом 160, занимаю 2700 по давлению 763, – ответил Островой.

– Что-то не производит полоса впечатления, что она у них две пятьсот, – сказал командир, обращаясь уже к своему правачу* – Анатолию Екимову.

– Говорят, что совсем новая полоса, только месяц как в эксплуатацию сдали, – ответил Екимов.

Оба пилота внимательно глядели на проекции ИЛС – на индикаторе лобового стекла.

Вертикальная линия показывала точность захода на полосу по курсу, а горизонтальная линия – показывала точность снижения по глиссаде. Пересечение же двух линий в пределах центрального кружка ИЛС свидетельствовало о нахождении самолета в равносигнальных зонах курсового и глисадного радиомаяков с точностью до трех метров…

– Ноль второй, я Урал 47, ноль первый, я Урал 47, – на полосе ветер встречный пятнадцать, на полосе ветер встречный пятнадцать. Порывами.

– Урал 47, я 02, понял тебя, ветер встречный, пятнадцать, вижу огни полосы, вижу огни полосы.

– Правач* – второй пилот (жаргон) сидит справа от командира Сажал Островой мастерски.

Не даром он был вторым пилотом страны.

Командиром второго президентского борта.

Но каким бы ни было высоким мастерство пилота, в авиации никогда не застрахуешься от случайности. Ведь воздух, на который опираются крылья, это не твёрдая суша.

Тяжелый Ил уже казалось почти завис над полосой, как вдруг от налетевшего порыва ветра, у самой земли образовался какой-то вихревый поток, и какая-то местная потеря давления под крыльями заставила самолет буквально провалиться и с высоты шести или семи метров.

Ил бухнулся о полосу обеими стойками шасси…

Сто пятьдесят тонн самолетной массы с высоты третьего этажа вертикально обрушились на бетонную плиту.

И плиты проломились…

Бывало…

Всякое бывало.

Бывали и более жесткие посадки.

Но здесь было что-то явное не то.

Что то с визгом хрустнуло, самолет как хлыстом гулко ударило снизу…

Тяжелую, несущуюся по полосе машину стало заносить.

Стало сносить вправо.

– Толя, держи! Толя, тормоза, реверс.

– Командир, правую стойку сломало.

– Что? Дай газу правым, выравнивай, выравнивай…

– Смотри, там гаражи какие-то.

– Реверс, Толя, реверс…

Самолет с каким-то неповторимым и неподражаемым воем и скрежетом на всей скорости разворачивало поперек полосы.

Ил сворачивал с полосы вправо. И теперь со скоростью двухсот километров в час он несся на белую железобетонную стену.

– Гаражи, гаражи… – крикнул Леонид.

На этом запись в бортовом самописце, записывавшем все переговоры экипажа, обрывалась.