Запах шахмат   ::   Фридлянд Антон

И у меня есть основания предполагать, что она уехала с Вами, сюда, в этот городок.

Дюрер: Она была здесь. Она пробыла здесь около недели, а потом уехала. Она… Она бросила меня.

Гоген: Допустим. Знаете, что мне кажется странным во всем этом?

Дюрер: Что же?

Гоген: Почему Вы здесь? Что Вы здесь делаете?

Бывает, разговариваешь с кем-нибудь, а какая-то удаленная часть мозга обдумывает: куда бы нанести удар, как свалить с ног, как разорвать на части. Гоген был гораздо крупнее меня и обладал длинными цепкими руками, а, может, и пистолетом (зачем ходить в костюме в такую жару?). Мысль о том, чтобы грохнуть Гогена, продержалась в моей голове несколько секунд. Если бы я разнес ему тогда голову, все было бы по-другому. А может быть, также. Разговор продолжался.

Гоген: Почему Вы здесь? Что Вы здесь делаете?

Дюрер: Я здесь работаю. Пишу тексты.

Гоген: Не валяйте дурака. Я думаю, Вы здесь прячетесь.

Дюрер: Это не так. Не знаю, смогу ли я Вам это объяснить…

Гоген: А Вы попробуйте.

Дюрер: Я действительно прячусь здесь. Я прячусь от одиночества в его логове.

Гоген: Вы выражаетесь образно, но непонятно.

Дюрер: Чего Вы хотите от меня? Вы меня в чем-то обвиняете?

Гоген: Я просто хочу узнать, где Кете Кельвиц.

Дюрер: Я тоже хотел это узнать сначала, но теперь уже не хочу.

Гоген: Вы симпатичны мне, Дюрер, но я в Вас не уверен.

Гоген вечером этого дня уехал в Прагу, сообщив мне, что вернется через два дня. «Подумайте два дня, может, вспомните что-нибудь еще», – сказал он мне, высунувшись из окна джипа. Вера Мухина, которую Гоген называл своей женой, осталась в городке. Очевидно, для того, чтобы я не удрал. Но я и не думал бежать.



5. Состояние поцелуя

Чтобы увидеть ее, я отправился завтракать в ресторан. Мухина в одиночестве торчала за столиком с чашкой кофе, сигаретой и книгой.

– Что Вы читаете?

– А что Вы пишете? – ответила она вопросом на вопрос.

– Я ничего не пишу уже больше недели, – сказал я.

– Почему?

– Мне сейчас не о чем писать.

– Но это ведь не значит, что Вам будет не о чем писать завтра?

– Совсем не значит.

– Я читаю учебник по криминальной медицине.

Мы брели по тропинке, которая вела к подъемнику. Мухина шла немного впереди, то и дело оборачиваясь, чтобы жестикулировать.

Мухина: Гоген подозревает тебя.

Дюрер: В чем?

Мухина: Он думает, что ты убил девушку.

Дюрер: Это глупо. Она бросила меня так же, как и своих родителей. Наверно, живет новой жизнью где-нибудь в Европе.

Мухина: Ты любил ее?

Дюрер: Тебя это действительно интересует?

Мухина: Да.

Дюрер: Почему?

Мухина: Послушай, Дюрер, почему ты считаешь меня врагом?

Дюрер: Потому что твой муж видит во мне врага.

Мухина: Гоген мне не муж.

Дюрер: По крайней мере, он называет тебя женой.

Мухина: А ты как называл Кете?

Дюрер: Я называл ее «Кете».

Мухина: А в постели?

Она провоцировала меня, вела к неизбежному результату – полуденному сексу в душном номере отеля, перепутанным именам и смятым подушкам.

– Скажи, как ты убил ее? – спросила она, закинув ноги на спинку кровати. – Затрахал до смерти?

– Идиотка.

Мухина не похожа ни на одну из женщин, побывавших в моей постели. Рыжая, смешливая, ногастая – она состояла из импульсов, и я чувствовал себя с ней так, словно на электрическом стуле перед раем.

– Ты давно не занимался сексом, да?

Я зашел в ванную, потом сел за компьютер и закурил.

– Что ты пишешь?

– Новую книгу.

– Название придумал?

– Еще нет.

– Отложи сигарету. Поцелуй меня.

Мухина любила состояние поцелуя. Своим языком она искала внутри моей головы ту кнопку, которую необходимо было нажать, чтобы я включился.

– Ты не умеешь целоваться, – сказала вдруг она. – Ты целовал своих женщин? Целовал Кете?

– Кете не любила целоваться.

– А что она любила?

– Она любила задавать глупые вопросы.