Женщина   ::   Горький Максим

Сердясь на нее за что-то, я долго стоял перед нею, не зная, что сказать, потом спросил:

- Ты - сумасшедшая, что ли?

- Отстань, - не сразу отозвалась она.

- Слышал я твои речи к нему...

- Ну - так что? Тебе какое дело? Брат мне ты али кто?

Говорила она точно сквозь сон и не сердясь. Мутные пятна стены, точно безглазые лица, наблюдали за нами, а рядом тяжко дышал вол.

Я сел рядом с женщиной.

- Эдак ты очень скоро сломишь себе голову... Не ответила.

- Мешаю я тебе?

- Нет, ничего. Сиди, - сказала она, опустив руки и присматриваясь ко мне.

- Ты - откуда? - Нижегородский.

- Далё-око...

- Люб тебе парень этот?

Не сразу и как бы считая слова, сказала:

- Ничего. Здоровый такой... да вот - потерянный. Глупый еще, видно. А - жалко, хороший мужик был бы на хорошем месте.

Церковный колокол ударил дважды - она дважды перекрестилась, не прерывая речи.

- Жалко глядеть, когда молодое зря пропадает, жалко силушки, кабы можно - взяла бы всех и поставила на хорошие места.

- А себя - не жаль?

- Как - не жаль? И себя тоже...

- Что ж ты стелешься пред эдаким болваном?

- Я бы его выправила. Думаешь - нет? Не знаешь ты меня...

Она глубоко вздохнула.

- Он прибил тебя, что ли?

- Нет. Ты его не тронь уж...

- А крикнула?

Неожиданно прислонясь ко мне плечом, она тихонько созналась:

- В грудь он меня ударил... он бы одолел меня... А я не хочу, не могу я так, без сердца, словно кошка... Экие вы все какие... несуразные...

Беседа оборвалась. В дверях хаты встал кто-то и тихонько свистнул, точно собаку позвал.

- Это он, - прошептала женщина.

- Уйти, что ли?

Она схватила меня за колено, торопливо сказав:

- Нет, не надо, не надо.

И вдруг подавленно застонала:

- Го-осподи - жалко всех... всю-то жизнь жалко, всю наскрозь, всех людей... Господи-батюшко...

Плечи ее тряслись, она плакала и шептала, жалобно всхлипывая.

- Вот ночью... как вспомнишь всё, что видела, всех людей, - тошно, тошно... закричала бы на всю землю... а - что? Не знаю... нечего сказать...

Это мне было глубоко знакомо и понятно - мою душу тоже давил этот крик без слов.

- Кто ты такая? - спрашивал я ее, поглаживая качавшуюся голову, трепетное плечо, и, успокоившись, она тихо рассказала мне сказку своей жизни: она - дочь столяра и пчеловода. По смерти матери отец женился на молодой девице, мачеха уговорила его отдать дбчь в монастырь, там Татьяна и жила с девя-ги лет по невестин возраст. Выучилась грамоте, рукодельям, а потом отец выдал ее за приятеля, солдата, пожилого человека, лесника в монастырском лесу.

Мне досадно, что я не вижу лица ее, - предо мною круглое, тусклое пятно, и, должно быть, она закрыла глаза. Такая странная тишь, что женщина все время говорит едва слышным шепотом. Оба мы точно погружены глубоко в черную пустоту, где нет жизни, и наша доля - начать жизнь.

- Человек был нехороший и пьяница, у него в караулке монашки гуляли по ночам с охочими людями, и меня он стал к этому склонять, я было не хотела поддаваться, а он - бить меня, ну - уступила я, да на ту пору понравился мне один человек... с ним, а не с мужем,, я и узнала настоящее, женское. А любовник-то мой женат был, дозналась жена его про меня - тут мужа моего прогнали с должности. Богатая она была, и, конечно, обидно ей уступать место свое не знай кому. Красивая, толстая только очень. Потом вскоре муж мой помер - опился в день Фрола-Лавра, а батюшка еще раньше помер же. Я - к мачехе, а она говорит: "Зачем ты мне? Подумай". Подумала я - верно, незачем! Я было опять в монастырь, ну - вижу, не для меня это, да и мать Таисья, старушка, учительша моя, сказала мне: "Иди-ка ты, Татьяна, в мир, может, и найдешь себе счастье". Вот я и пошла... да и хожу...

- Неладно ты счастья ищешь...

- Уж как умею...