Жёлтые короли. Записки нью-ёркского таксиста   ::   Лобас Владимир

Ты даешь им возможность трудиться и содержать свои семьи, но разве они это ценят?! Шоферня – это отбросы общества, выродки, мразь! Пожалеешь, уступишь – оставят тебя нищим; поезд пойдет под откос… А потому, если ты белый, сажай в свои колымаги – черномазых; если ты пархатый Хаим – нет для тебя лучшей кандидатуры, чем араб; если ты настоящий янки – бери греков и китаез: тогда тебе легче будет их презирать…

Был «мертвый» день? Но разве в хорошие дни я повышаю арендную плату?

Полицейский нарушил закон? Подай на него в суд…

Ребенок? У меня тоже есть дети!..

Хочешь работать – плати и работай. Не заплатишь – долг будет удержан из депозита, и катись на все четыре стороны!.. Дневная или вечерняя?.. Уже договорились!.. Да, мне нужен водитель с сегодняшнего дня!..



Эпилог

– Поднимите правую руку! – сказал судья Ванг. – Поклянитесь, что будете говорить правду. Только правду. Ничего, кроме правды.

Я поклялся, и тогда мне был задан вопрос, на который обязан ответить каждый, кто заявил ходатайство о получении американского гражданства:

– Вы ЛЮБИТЕ АМЕРИКУ? – спросил судья.

– Да, – соврал я: – Люблю…

* * *



Дожидаясь, когда ее вызовут в кабинет иммиграционного судьи, – рассказывала потом жена, – она больше всего боялась, что перепутает, кто кого приводит к присяге: Спикер Палаты – Государственного Секретаря или наоборот… Но судья Ванг не стал терзать мою жену каверзными вопросами. На собеседовании с нею судья в основном говорил сам:

– Ты русская, – сказал моей жене судья Ванг, – а потому не старайся быть американкой в большей степени, чем женщины, которые в этой стране родились… Почаще готовь русские блюда, старайся соблюдать русские обычаи и праздники, покупай для сына русские пластинки и русские книги – американскими он обзаведется сам…

Я слушал слова судьи Ванга, обращенные к моей жене, и думал о том, что смысл их относится и ко мне… Разве я не старался быть американцем в большей степени, чем любой из моих американских начальников на радиостанции? И разве в конечном итоге я не добился того, что моя работа на «Радио Свобода», о которой я когда-то мечтал, – стала моим позором?..

Пять прожитых в Америке лет, пусть немногое, но все-таки кое-что изменили в моем образе мышления, и теперь я смутно догадывался, что, претендуя на некую миссию: ГОВОРИТЬ СОВЕТСКИМ ЛЮДЯМ ПРАВДУ! – сам-то я оставался, пожалуй, «советским человеком», только – навыворот, с обратным знаком…

Каждый прожитый в Америке день делал меня чуть-чуть более похожим на людей, окружавших меня, и я постепенно начинал сознавать, что говорить правду советским людям нужно было и там; а теперь, в Нью-Йорке, жить духовной жизнью России, которую я по собственному желанию покинул, – это поза; и не надо пытаться подчинить (или посвятить) свою жизнь какой-то единственной, пусть и достойной цели (даже КРАСНОЙ ЛАМПОЧКЕ, к которой я когда-то так рвался), а надо – просто жить…

* * *



Я уже побывал по меньшей мере у десятка таксистских брокеров и на площади Колумба, и на Десятой авеню, и уже сторговал у Джерри старенький кэб и восстановил былое знакомство с Джозефом-Иоськой, но решил все же не подписывать контракт на аренду медальона, пока не наведаюсь еще раз – в рыбный магазин…

Звенели на тарелках весов смерзшиеся серые комья; черный продавец-подросток вдохновенно обвешивал, обсчитывал и развлекал толпу.

Заметив меня среди покупателей, Миша не выразил особой радости.

– Ты очень долго думал, – сказал Миша через прилавок. На место, которое некогда предлагалось мне, был взят другой человек…

Но ведь я пришел к Мише вовсе не за тем, чтобы получить работу в его лавке. Я хотел предложить богатому рыбнику – бизнес! Мы с ним на пару купим корпорацию: два такси – одно для него, а второе для меня. На своем кэбе я буду работать сам, а Мишин сдадим в аренду. Я буду следить за этой, второй машиной, как за своей, буду нанимать шоферов.