Холодное лето 53-го   ::   Дубровский Эдгар

Старухи там по-своему, свечки… все…

– А Копалыча? – спросил Басаргин,

– Дак со всеми, на лед.

– Тогда почему семь?! Тех шестеро, Манков и Копалыч – должно быть восемь.

– Дак семеро там – собрали-то всех.

– Где оружие? – Басаргин быстро огляделся. – Там был «ТТ».

– Оружие нельзя, – твердо сказал Фадеич.

– Дай ключи!

– Оружие, можно сказать, опечатано, по закону…

– Дай! – Басаргин надвинулся на него. – Ты что, не понял, что один где-то здесь?

Фадеич испуганно завертел головой.

И тут до них донесся короткий, захлебнувшийся вопль, а сразу вслед протопали по палубе тяжелые шаги Лиды.

Басаргин вырвал из столешницы ложку, выбежал и бросился с пристани на берег.

Темнота была еще не полной, да и освещенные окна дебаркадера добавляли света. Басаргин быстро догнал Лиду. Далеко бежать было не надо.

Саша лежала на песке у самой воды. Голова ее была накрыта мокрым свитером. Лида упала на колени, открыла лицо дочери, приникла к нему и, дернувшись назад, застонала.

Склонившийся над ними Басаргин услышал скрипящий шорох сдвигаемой по песку лодки и, вглядевшись, увидел контур манковской моторки, а над ним – сгорбленную фигуру. Басаргин побежал.

* * *



Барон не успел поставить лодку на воду.

Белая рубашка бегущего Басаргина была хорошо видна в сумерках. Барон присел за лодкой и выцеливал бегущего, положив «ТТ» на борт. Басаргин приближался. Барон выстрелил и не попал. И тогда Басаргин пошел на него короткими бросками.

Вправо, влево, вперед! Влево, вперед, вправо…

Барон выстрелил. Еще…

Белая сорочка бесшумно порхала в сумерках, как огромная ночная бабочка. А над рекой все тянулся воющий стон Лиды.

Барон увидел, что в руках у Басаргина нет ничего существенного, встал и тщательно прицелился, держа пистолет двумя руками.

Вправо – влево – выстрел!

Вперед – влево…

Барон испугался, заторопился: выстрел, выстрел!

Один патрон остался. Но он не успел его использовать.

Огромная бабочка взмыла в сумеречном воздухе и накрыла Барона.

* * *



Лида сидела на песке молча и гладила голову мертвой.

Басаргин подошел, постоял, отвернулся. Белая сорочка была в крови и грязи, он сорвал ее с себя и бросил в воду.

Потом он сидел один у большого костра и смотрел на огонь. На косо воткнутую палку был насажен осетр. Жар костра стягивал рыбе кожу, и плавники зашевелились.

Долго сидел Басаргин, не замечая, что рыба обуглилась.

* * *



На следующий день хоронили троих.

Кладбище – могил двадцать – было в разреженном высокоствольном сосняке.

Похоронили деда Якова.

Потом Копалыча.

Потом хоронили Сашу. Бросили в могилу по три горсти земли. Засыпали. Оббили лопатами ровный холмик. Басаргин принес пригоршню песку и медленно высыпал на могилу.

Лида не плакала. Стала возле могилы на колени и застыла, глядя вниз.

Пошли назад. Отойдя немного, Басаргин оглянулся.

Стоя на коленях, Лнда говорила вниз, земле, пальцами и лицом.

* * *



В коридор большой московской коммунальной квартиры доносилась из дальней комнаты знойная песня Лолиты Торрес из фильма «Возраст любви». Вот звук исказился – кончался завод патефона. Послышался смех, стали заводить на ходу.

Раздались три звонка. Из ближней двери вышел человек лет сорока в очень сильных очках, с забинтованным горлом. Открыл.

На пороге стоял Басаргин. В старом ватнике, с вещевым мешком на плече. Гладко выбритый.

– Мне нужны Старобогатовы, – сказал он, внимательно оглядывая открывшего.

– Ммм… По какому вопросу?

– По самому важному, – сказал Басаргин и шагнул в квартиру.

Не дождавшись внятного приглашения, он сам вошел в комнату. Из нее дверь вела в смежную, более освещенную.