Заботы пятьдесят третьего года   ::   Степанов Анатолий

Только вот на кой ляд ты Альку приволок?

Не отвечая на вопрос, Смирнов предложил:

- Давай, Виллен, отпустим Валю погулять, а?

- Давай отпустим, - охотно согласился Виллен. - Гуляй, Лера.

Сестра выскочила из дома, на прощанье яростно хлопнув дверью. Избушка слегка сотряслась. Виллен широким гостеприимным взмахом руки пригласил визитеров в комнату, которая на этот раз была сравнительно прибрана какой-никакой, но женской рукой. Уселись.

- Как ты ей в глаза смотришь? - поинтересовался Смирнов.

- Прямо, - отрубил Виллен.

Помолчали. Алик встал из-за стола, походил по комнате, остановился у портрета с траурной лентой, не выдержал, спросил:

- Зачем ты все это сделал, Виля?

- Что именно?

- Зачем ты навел их на меховой склад? - начал задавать вопросы Смирнов. - Зачем ты их посадил?

- Навел, чтобы посадить, - спокойно пояснил Виллен.

- А лбами зачем их сталкивал, зачем стрелять друг друга заставил?

- Потому что их через восемь месяцев выпустили. А они не должны жить на свободе.

- За что ты их так ненавидишь? - Алик, сочувствуя, смотрел на Виллена.

- Я их ненавижу? - удивился тот. - Можно ли ненавидеть блевотину, дерьмо, помойку? Я просто хочу, чтобы их не было.

- Как красиво-то, Виля! - восхитился Смирнов. - А главное - вранье. Все это из-за Валерии, Алик. Аристократу Приорову сильно не нравилось, что сестра с приблатненными компанию водит. Сначала с Ленькой Жбаном дружила, а потом в Цыгана влюбилась по-настоящему. Так, Виллен?

- Не влюбилась, а путалась.

- Это ты о сестре? - спросил Алик.

- О сестре, о сестре, - подтвердил Виллен. - Глупенькую соплячку эту подонки разок-другой в кабак сводили, она про роскошную жизнь сразу все и поняла.

- Она Цыгана любила, - напомнил Смирнов.

- Да брось ты! Любила! Кого? Падаль эту?! Тварь эту, которая мне, понимаешь - мне! - рассказывала, как они в лагерях политических давили! Пятьдесят восьмая - значит, фашисты! Давили их! А охрана на это с удовольствием закрывала глаза!

- Я тебя посажу, Виля, к этим самым блатарям посажу, - пообещал Смирнов.

Виллен успокоился, посмотрел на него, презрительно фыркнул:

- Не посадишь. Руки коротки. Да и за что, собственно, ты можешь меня посадить?

- За многое. И на порядочный срок.

- Излагай, что имеешь, - предложил Виллен и откинулся на стуле: слушать приготовился.

- Твоя любовница, Елена Петровна Муранова, работает на той самой меховой фабрике. Сечешь?

- Ну, и что это доказывает?

- Пока ничего. Но я Елену Петровну потрясу, как умею, и кое-что докажу. Зрячую наводку докажу.

- Не докажешь. Дальше.

- А дальше - твоя доля в меховом деле.

- Нет моей доли, все Колхознику отдано было.

- Чтобы тот как можно быстрее засветился. Пили, что ли, вместе и ты его на опохмелку денег добывать отправил на рынок?

- Не докажешь, - повторил свое Виллен.

- Жбана под пулю подставил. Мне Валерия призналась. Ты ей говорил, будто от меня слышал, что Жбан всех на следствии заложил, и поэтому, мол, самый малый срок ему в суде отмотали. Девчонка тут же, естественно, все Цыгану доложила. Как ты посмел сестру свою в это кровавое болото затянуть?

- Я не собираюсь слушать твои нравоучения.

- Как ты устроил, чтобы Жбан пошел через Тимирязевский лес?

- Догадайся.

- Догадаюсь. И докажу подстрекательство к убийству.

- Не докажешь.

Смирнов вдруг успокоился, расслабился и, уподобясь Виллену, откинулся на стуле.

- Ты хуже их, Виллен. Они хоть по своему кодексу чести действовали. А ты с ними в дружбу играл, в наперсниках и мудрых советчиках у них ходил. И потом - нож в спину. Ты хуже их всех.

- Ты, Саня, судя по всему, когда клопов моришь, руководствуешься какими-то этическими нормами? Я ими не руководствуюсь.

- А чем ты руководствуешься? - устало поинтересовался Алик и сел на диван. Виллен вместе со стулом развернулся к нему и объяснил:

- Руководствуюсь я, Алик, одним. Всякое зло должно быть наказано. И по возможности уничтожено.