Жестокое и странное   ::   Корнуэлл Патриция

---------------------------------------------

Патриция Корнуэлл

Жестокое и странное

Пролог

Размышления проклятого, Спринг-стрит

Две недели до Рождества. Четыре дня до полной пустоты. Лежу на железной койке и смотрю на свои грязные босые ноги, белый унитаз без стульчака и на тараканов, ползающих по полу. При виде их я уже не вскакиваю. Я просто наблюдаю за ними. А они – за мной.

Я закрываю глаза и размеренно дышу.

Я вспоминаю, как жарким днем ворошил сено и почти ничего не получал за работу, потому что не белый. Мне снится, что я жарю в жестянке арахис и, как яблоки, ем зрелые помидоры. Я представляю себя за рулем грузовика, с мокрым от пота лицом, с мыслями о том, что покину это затхлое место.

Что бы я ни делал – ходил в туалет, сморкался или курил, – за мной наблюдают охранники. Часов нет. Мне неизвестно, какая погода. Я открываю глаза и вижу бесконечную унылую стену. Что должен чувствовать человек незадолго до своего конца?

Похоже на грустную, грустную песню. Не знаю слов. Не могу вспомнить. Говорят, это случилось в сентябре, когда небо напоминает скорлупу яичка малиновки, а листья пылают ярким пламенем и падают на землю. Говорят, по городу рыскал зверь. И вот стало тише.

Зверь не умрет, оттого что убьют меня. Ему помогает темнота, он алчет плоти и крови. Когда тебе покажется, что ты в безопасности и нечего озираться, тогда ты все же лучше оглянись, братишка.

Совершив один грех, не миновать другого.

Ронни Джо Уоддел



Глава 1

В тот понедельник, проносив с собой в записной книжке размышления Ронни Джо Уоддела, я так и не видела солнца. Было еще темно, когда я утром ехала на работу. Было уже темно, когда я возвращалась домой. В свете фар кружились мелкие капли дождя, завершая картину угрюмо-туманного и очень холодного вечера.

Я развела в гостиной огонь и представила себе виргинскую ферму, зреющие на солнце помидоры и молодого чернокожего парня в душной кабине грузовика. Неужели уже тогда в его голове рождались мысли об убийстве? Размышления Уоддела были опубликованы в «Ричмонд таймс-диспетч», и вырезку оттуда я хотела подколоть к его пухлому делу. Однако в дневной суматохе это совершенно вылетело у меня из головы, и размышления так и остались лежать в моей записной книжке. Я перечитывала их несколько раз. Казалось, для меня всегда будет загадкой, как в одном сердце могут уживаться жестокость и несомненная поэтичность.

Несколько часов я занималась счетами и писала рождественские поздравления при беззвучно работавшем телевизоре. Когда должна состояться смертная казнь, отклонена ли апелляция или губернатор смягчил приговор, я, как и все остальные жители Вирджинии, узнавала из средств массовой информации. От того, что скажут в новостях, зависело, лягу я спать или поеду в расположенный в центре города морг.

Почти в десять вечера зазвонил телефон. Я взяла трубку, ожидая услышать голос своего заместителя или еще кого-нибудь из коллег, чей вечер так же, как и мой, был непредсказуем.

Однако в трубке раздался незнакомый мужской голос:

– Алло? Я бы хотел поговорить с Кей Скарпеттой... простите, с доктором Скарпеттой, главным судебно-медицинским экспертом.

– Слушаю вас, – отозвалась я.

– О, как хорошо. С вами говорит детектив Джо Трент из округа Энрико. Я нашел ваш телефон по справочнику. Простите, что беспокою вас дома. – Его голос звучал несколько взволнованно. – У нас тут возникла такая ситуация, что необходима ваша помощь.

– А что случилось? – спросила я, напряженно уставившись в экран телевизора. Шла какая-то реклама. Я надеялась, что мне не понадобится никуда ехать.

– Сегодня вечером возле магазина на Нортсайде был похищен белый тринадцатилетний подросток.