Беглец   ::   Дубов Николай Иванович

И она пела, - пела и про то, как в тридцатом, совсем еще молодые, когда началась коллективизация, они уехали из тамбовской деревни и попали в Крым, и как горе мыкали, а потом дед поступил рабочим на дорогу, как самоуком до всего дошел и стал мастером, а потом, как настала война, деда взяли в армию, и всю дедову дивизию немцы забрали в плен под Джанкоем, и как пошла она выручать его из плена, а в Евпатории в то время высадился наш десант, и палили из пушек с суши и с моря, и бомбили с воздуха, и как побили всех наших бедных морячков, и как она помирала от страха, а все-таки шла и нашла дедов лагерь, и как хлопотала и добивалась, чтобы деда отпустили, и как его отпустили тощего да вшивого, и как привела она его домой, мало не на себе несла - она тогда сильная была, почитай, как конь, - и как уже вместе бедовали всю войну, все выдюжили, и как потом пришли наши, дед опять стал работать на дороге и снова стал мастером, и жить стало маненько легче, а теперь и вовсе слава богу, и как любит она, чтобы в доме всегда было тихо, все делалось мирком да ладком, такой у нее характер... Все это Юрка слыхал уже сто раз и знал наизусть.

Деда, как всегда, быстро развезло, он начал щуриться, облизывать пересыхающие губы и улыбаться. И только иногда вставлял:

- Эт точно. Эт правильно.

А потом Максимовна повела его спать и тихонько, чтобы приезжие не слышали, костила последними словами за то, что наклюкался, как свинья, и будет завтра весь день кряхтеть и охать, а дед блаженно улыбался и говорил:

- Эт точно! Эт правильно!

На следующее утро он вышел смурной, на трассу не поехал и сказал:

- Пускай Дочка отдохнёть.

"Дочка" - так называется казенная кобыла. Дед ее очень любит, неохотно посылает в упряжке на дорогу и никому не доверяет.

- Ты уж не прикидывайся! Не Дочке, тебе отдыхать надо, - сказала Максимовна. - Башка-то небось трешшит?

- Трешшит, - кротко согласился дед.

- Во! Теперь тебя отхаживай... Вон курортник, не то, что ты...

- А что я?

- А то! Всю жизнь на тебя положила, а что хорошего видала?

- Эт верно, - сказал дед и спохватился. - Постой, Максимовна, ты чего? Али я тебя забижал когда, али бил?

- Ну, попробовал бы ты меня бить! Я б те...

Юрка представил, как маленький, тщедушный дед пытается побить грузную и еще сильную Максимовну, и тихонько засмеялся, чтобы она не заметила.

- Тут не про кулаки, а про ласку. Видал, как ён за женкой своей увивается?

- Да ты что, Максимовна, неуж мне на старости за тобой сызнова ухаживать?

- А что старость? Вон этот: голова седая, а сам так и норовит чем ей догодить. "Юленька да Юленька"... То-то она такая гладкая да ухоженная. А ты за кобылой больше глядишь...

- Так ить она тварь бессловесная, чего надо - не скажет.

- А тебе слова мои мешают?!

Тут Максимовна окончательно взвилась, начала вспоминать все дедовы провинности. Дед только щурился и молчал.

Юрка с удивлением подумал, что и на самом деле эти приезжие держатся, разговаривают друг с другом совсем не так, как дед и Максимовна, Федор и Нюшка, папка и мамка. Правда, дед и Максимовна не дерутся, но Максимовна то и дело зудит, поругивает деда. Дед терпит. Он добрый и вообще никого не ругает. Федор и Нюшка женаты всего второй год, и он побил ее только один раз, когда сильно напился. А папка и мамка ругаются то и дело. Особенно когда выпьют. Он тогда кричит, что она связала его по рукам и ногам, из-за нее он теперь тут пропадает, и ругает ее самыми плохими словами, и мамка тоже ругает его такими словами за то, что он загубил ее жизнь, а сколько было случаев, когда она могла устроить свою судьбу и жить по-человечески, тогда папка ее бьет. Потом они мирятся или не мирятся, а просто начинают разговаривать, будто ничего и не было, потом снова начинают ругаться. Так было всегда, сколько Юрка помнил. И никто из всех, кого Юрка звал, никогда не разговаривал друг с другом так ласково и не смотрел так, и не улыбался, что видно - улыбаются они потому, что им приятно смотреть друг на друга...