Был настоящим трубачом   ::   Яковлев Юрий

- Он и за хлебом сходит, и дома подметет, - вторила папе мама.

"Не схожу! Не подмету!" - сигнализировал Котя старушке.

И та отвечала:

- Он больше намусорит, чем уберет.

Было похоже, что Котя и тетушка находятся в тайном сговоре.

Тогда мама шагнула вперед и с отчаянием сказала:

- Тетушка, дорогая, не можем же мы взять с собой мальчика на фронт!

А папа, для убедительности, протянул мандат с лиловыми печатями. Но старушка даже не взглянула на этот серьезный документ.

- В другой раз! - решительно сказала она. - А теперь извините и увольте. Ты уж не обижайся на старую тетку, Ксаночка.

Когда удрученные отказом Котины родители покидали тетушкин дом, Котя оглянулся. Тетушка победоносно смотрела вслед уходящим. Котя кивнул ей на прощание и закрыл дверь.

Спустя некоторое время "Петр и его свита" прошагали по Морской улице и остановились у дома с кариатидами - могучими каменными женщинами, которые на своих плечах держали массивный балкон. Женщины-кариатиды загадочно улыбались, словно были свидетельницами заговора с тетушкой и полностью поддерживали Котю.

- Здесь! - сказал отец, и это слово прозвучало, как команда.

Все остановились. Повернулись. Вошли в подъезд.

На третьем этаже, у дубовой двери, на которой висела потемневшая медная табличка с надписью: "Артист императорских театров Петр Иннокентьевич Пархоменко", отец дернул за бронзовую шишечку, и где-то в глубине тонко зазвонил колокольчик. Гостям долго не открывали. Наконец послышались шаги. Щелкнул замок, и дверь медленно отворилась. На пороге стоял тучный кудрявый мужчина в бархатном, давно не стиранном халате. В руках он держал тарелку и ложку. Артист императорских театров стоя ел суп.

- Здравствуй, брат! - воскликнул он трубным голосом и тут же отправил ложку в рот.

- Здравствуй, брат! - отозвался Николай Леонидович. - Ты с утра пораньше ешь суп?

- Не ем, а рубаю! - Артист вытер рукавом халата рот и захохотал. Его смех отозвался в парадном, как раскат грома. - Прекрасное изобретение революции - суп "карие глазки".

- Какие глазки? - спросила мама.

- Ксаночка? Здравствуй, девочка моя! - обрадовался артист. - И ты здесь? Суп из голов воблы. Объедение! Хочешь попробовать?

- Разве у воблы карие глаза? - неожиданно спросил Котя.

Артист перестал есть и уставился на Котю.

- Здравствуй, Шурик!

- Меня зовут Котя, - отозвался мальчик.

- Мы на фронт уезжаем, не с кем оставить его - сказал папа, незаметно подталкивая вперед сына.

- Беспризорник, значит, - весело сказал артист императорских театров.

- Беспризорник, - подтвердила мама, лишь бы потрафить толстяку. - Ты бы не взял его на время?

Артист удивленно посмотрел на маму, потом перевел взгляд на Котю и сказал:

- Да я ведь сам беспризорник! Жена удрала на юг от голода. А я меняю брюссельские кружева на воблу.

- Ну да, - растерянно сказал папа, - конечно. Мы пойдем, Петя.

Все трое, не сговариваясь, повернулись и стали медленно спускаться вниз, а бывший артист императорских театров механически хлебал суп "карие глазки" и смотрел им вслед. И вдруг он громогласно крикнул:

- Стойте! Разве в Петрограде появился новый театр?

- Появился! - с нижнего этажа ответил ему Николай Леонидович.

- Героический рабочий театр! - крикнул Котя.

- Николай уже собрал труппу. У него мандат Петросовета. Мы едем на фронт! - крикнула снизу Котина мама.

- Когда? - Пархоменко сбежал на несколько ступенек, свесился с перил, расплескивая остатки супа.

- Завтра утром, - ответил Николай Леонидович.

- А харчи давать будут? - Артист постучал ложкой по пустой тарелке.

- Как и всем бойцам, - ответил за отца Котя. - И мыло будут давать.

- Да здравствует театр! - на всю лестницу крикнул толстяк в бархатном халате.