Томас Рифмач   ::   Кашнер Элен

Ясное дело, человек я простой, мелкий издольщик, живу себе в холмах над Первой Речкой, жена у меня, овец сколько-то, а соседей - раз-два и обчелся. Корову если и увижу, так два раза в год, у графа на ярмарке. У меня и в мыслях ничего такого не было, пока однажды не появился у нашего порога Томас Рифмач.

Была одна из тех угрюмых осенних ночей, когда ветер свищет, что твой Дикий Охотник, созывающий Адских Гончих, и точно знаешь - вот-вот дождь пойдет. Конечно, он легок на помине, а потом барабанит по крыше и ставням, да еще в дымоход залетает, от этого дымно в комнате. Вот тут сидит, значит, Мэг, радость моя, рубашку шьет старшенькому племянницы своей с Рутерфордской дороги, а я рядышком корзину плету и радуюсь потихоньку, что овец успел до ненастья загнать. Промеж свечи да очага света как раз хватает, да и то сказать - немудрена работа, пальцы сами все знают. Правда, раньше свет-то поярче был.

На полу Трэй мой лежит, здоровый пёс, сын старой Белты. И вот вдруг замер он, уши навострил, словно услыхал чего. Я тоже прислушался - нет, ничего не слышу, только дождь да ветер в холмах.

- Ну, ну, уймись, приятель, - говорю ему. - Что ж ты, глупый, непогоды испугался? Тут Мэг подняла голову.

- Ох, Гэвин, - говорит этак громко, а то ведь из-за бури и не слыхать, - в такую ночь, Гэвин, мертвецы по дорогам скачут, это уж точно.

Чую, наладилась моя Мэг одну из своих страшных историй рассказывать. Она у меня мастерица по этой части. Хорошо идут такие сказки темными осенними вечерами. Я вот помню одну про неприкаянный дух лорда. Трэнвайра, как он все скачет ненастными ночами по дорогам, жену свою разыскивает, а ведь сам же и убил ее из ревности, хочет повиниться перед ней, невинной... Да где уж там! Кости давно в земле истлели, а душа безгрешная - на Небесах.

Недалеко от нас дело было, день ходьбы, не больше, а когда - и не упомнить.

- Нынче ночь такая, когда Дикий Охотник скачет, - говорит Мэг, а глаза у нее уже блестят. Значит, будет история! - Скачет Адская Охота, ноздри у лошадей, как уголья раскаленные, скачет Адская Охота, гонит грешные души, которым покоя нет, потому как... - замолчала моя Мэг, резко выпрямилась и говорит: - Слышь, Гэвин, там в дверь стучат!

Я было подумал, что так по ходу истории полагается, однако прислушался - и верно, стучат, от дождя и ветра звук другой.

Трэй рычит, шерсть на загривке дыбом, я его рукой-то оглаживаю, а сам думаю: "Чего уж гадать, кто да что. В такую ночь либо цыгана жди, либо бродягу, а то и вовсе какого-нибудь приятеля из ада".

Взял я свечку и пошел открывать, а Трэй, умница, со мной. Отпер дверь.

Стоит у порога высокий горбун, мокрый насквозь. Плащ грязный, льет с него, и одно плечо выше другого. Я свечу поднял, и тут он капюшон откинул, - глядь, молодой вовсе человек, безбородый, но щетина здорово отросла, видать, путь долгий был, да и волосья длинные, на глаза налезают.

- Благословение этому дому! - поздоровался незнакомец вовсе не как безбожник какой, или Те, Другие. А Трэй ну рычать!

- Да, спасибо, - говорит ему путник, - путешествие было приятным, хотя могло бы посуше быть. А как тебе нравится эта новая мода на желтые подвязки?

Уставился я на него.

- Ты что же это, с собакой, что ли, говоришь? А он стряхнул воду с капюшона и отвечает:

- Так ведь он первый со мной заговорил. Не хочу грубым показаться.

Смотрю я на него - вроде, не шутит, говорит, что думает.

- Гэвин! - кричит Мэг. - Дует ведь. - Это она намекает, чтобы я не торчал в дверях, как остолоп.

Дом у нас освящен, возле двери рябина от нечистой силы. Опять же, остряка-бродягу приютить - святое дело. Пробормотал я быстренько: "Мир всем входящим", - и отступил в сторону, чтобы впустить этого спятившего убогого. Он этак вежливо говорит: "Благодарю вас", - и шагает через порог. Чтобы о притолоку не стукнуться, ему нагнуться пришлось.