Падение Вавилона   ::   Молчанов Андрей

- Никаких проблем. Дискета у меня.

- Как было дело? - хмуро и резко спросил он.

Я объяснил.

- Ну и что ты собираешься делать теперь? Служить здешним блюстителем порядка? - спросил он с неприязненным сарказмом.

- А вы хотите предложить мне нечто иное?

- Я могу предложить тебе нечто иное, - с нажимом подтвердил он.

- Спасибо, не надо, - сказал я. - Мы сейчас на последнем перекрестке... И дороги наши от него расходятся.

- А ты слабоват оказался, парень, - откликнулся он с явным презрением. - И пустоват... Увы! В холуи подался, значит...

- Я благодарен вам за искренность, Михаил Александрович, ответил я вежливо. - И той же искренностью вам отплачу. Докладываю: я сделал для себя очень простой и ясный выбор. Основанный на моих довольно-таки примитивных, возможно, внешних и внутренних качествах. Я буду планомерно и, надеюсь, профессионально давить убийц, наркодилеров и грабителей. Получая за это вполне приемлемую для моих запросов зарплату. И защищая неискушенных в насилии обывателей. Чтобы они были спокойны за себя, за дом, за детей. За главные, замечу, человеческие ценности. Везде и всюду одинаковые. А ваши глобальные сверхзадачи связаны с кровушкой и с людоедством. Что негативно влияет на мою впечатлительную натуру - слабоватую и пустоватую, как вы изволили ее определить.

- Ладно. - Он затушил окурок каблуком. - Дискету!

- Вам придется подняться со мной в дом, она в квартире. Или, если отпустите меня одного...

- Я не боюсь, что ты начнешь названивать в Эф-би-ай, холодно произнес он. - Во-первых, ты знаешь нас... Во-вторых, у тебя есть собственные общечеловеческие ценности... и рисковать ими ты никогда не станешь...

Я поднялся в квартиру.

Маман и Ингред готовили ужин. На столе горели свечи. Папаня предавался распитию пива.

Я взял дискету и спустился с ней вниз.

- Вот, возьмите...

Он принял ее, небрежно сунув во внутренний карман пиджака. Постоял, задумчиво покусывая губы. Наконец произнес:

- Ну, прощай. Правда, руки тебе не подам, не обессудь.

- Может, оно и к лучшему, - ответил я. - Иногда тебе протягивают руку, и, пожимая ее, ты обречен протянуть ноги... Прощайте, Михаил Александрович!

Э П И Л О Г

Осенью одна тысяча девятьсот девяносто пятого года, получив очередной отпуск, я улетал с законной женой Ингред в Берлин, оставив квартиру в Куинсе на попечение мамы.

Вылет задерживался, мы бесцельно шатались по зданию аэропорта, навещая то бар, то ресторан, но вот, наконец объявили посадку, и мы прошли в самолет.

Со взлетом тем не менее пилоты не спешили; стюардессы, разнося лимонад, объясняли публике, что на терминале возникли некоторые технические затруднения, однако вот-вот, и мы тронемся через океан в Европу.

Тем временем в проходе появились полицейские, в чьем плотном сопровождении, выставив впереди себя закованные в наручники кисти рук, на воздушное судно проследовал молодой человек с продувной физиономией, курчавыми взлохмаченными волосами и в очках, одно стекло в которых было треснутым. Одного взгляда на человека мне было достаточно, чтобы признать в нем бывшего российского соотечественника.

Полицейские усадили его на свободное место, с края прохода, неподалеку от меня.

- Снимайте браслеты, волки смрадные, - услышал я родную речь.

Полицейские расстегнули наручники и удалились, предоставив пленнику относительную свободу.

Вскоре загудели, прогреваясь, движки - "боинг" готовился к взлету.

- Эх, выпить бы!.. - мечтательно и горько изрек соотечественник, оглядывая, крутя головой, потолок воздушного судна. Затем обратился ко мне на ломаном английском: - Мистер... прошу прощения... здесь пиво дают?

- У меня есть виски, браток, - отозвался по-русски я. Налить?

- Какие вопросы, кореш?!

Я вытащил из портфеля бутылку, уловив напряженный взор Ингред.