Никоарэ Подкова   ::   Садовяну Михаил

Не позволил владыка Евстатий попу нашему Чотикэ совершать таинство причастия, ибо грамоте не разумеет отец Чотикэ. Так ничего не скажешь: батюшка у нас хороший, знает наизусть все молитвы, выучил их в монастыре в Нямце; да, вишь, грамоты не одолел. Для совершения воскресных и прочих служб, и особливо всяких треб, ходит он учиться читать к старой попадье, вдове Олимпиаде, что живет по-соседству от нас в селе Филипены. А кроме причащения, мучается наш поп Чотикэ еще с житиями святых. Их он и разобрать не взялся, не токмо что выучить наизусть. Святых там, яко звезд на небе. Так что наш поп, как пришел к нам служить, перво-наперво спросил:

"Добрые братья во Христе, ведомо ли вам, что сказано в сей толстой книге? Может, кто ведает, а кто и нет. Так пусть сведущие расскажут несведущим. А меня, для Бога, простите; не осилил я эдакого сонмища святых угодников. Если затвержу еще и это наизусть, ей-ей лопну и попаду к Вельзевулу!" Ты не усмехайся, проезжий; многие про такие речи нашего попа слышали, особливо те, кто коротает время у Харамина. А что до анафемы расскажу и про нее, и тогда уж пропадет у тебя охота смеяться. Еду я город Роман просить владыку Евстатия предать еще раз анафеме зятя нашего мазыла, пыркэлаба Иримию, покинувшего и погубившего свою жену, дочь нашего господина. И везу я владыке в мешочке у седла тридцать три восковые свечи: пусть покрепче падет на голову злодея анафема, провалиться бы ему, треклятому боярину, в Геенну огненную. Так что теперь я с тобой распрощаюсь и пожелаю доброго здравия. Может, еще встретимся; если не в раю, куда, как пророчил Ион Водэ, скоро отправятся бояре, так хотя б у райской изгороди, где барашки пасутся, прохладные ручьи журчат и падают на шелковую мураву яблоки с того самого райского дерева, что стоит со времени сотворения мира.

2. БЕСЕДА ВДВОЕМ И ВСТРЕЧА СО МНОГИМИ

С печальной улыбкой взглянули друг на друга дьяк Раду и Илие Карайман, вновь очутившись вдвоем на телеге под плетеным камышовым верхом. Говорить обоим не хотелось - сердце давила тоска. Да и жаль было расставаться с добрыми людьми, встреченными на подворье. Но были они на свете не одни: надлежало исполнить долг перед товарищами, от которых получили они наказ.

Кони бойко бежали по большому Хуморскому шляху. Где-то слева, под сенью густых рощ, текла к югу Молдова, бравшая начало в северных горах. Путники поднимались к ее верховьям, но ехать им оставалось уже недолго, судя по тому, что говорил на постоялом дворе Гицэ Ботгрос, да и по рассказам одного из сотоварищей, с которыми они расстались накануне. То был Алекса Тотырнак, местный житель, один из немногих воинов, оставшихся у Никоарэ Подковы после Ясской схватки.

Легкая телега на высоком ходу, трезвонившая, словно колоколами, железными ободьями колес, справлена была в отдаленных местах киевскими мастерами, но коней запрягли на молдавский лад, парной упряжкой с дышлом, дабы никто не заподозрил, что они из козацкого края.

- Солнце еще высоко, - заговорил после долгого молчания дьяк Раду. Вон направо - не далее часу пути - дремучие леса, среди которых прячется та голая вершина Боура, где стоит крест. Думаю, его светлость Никоарэ со своими товарищами не встретил никаких помех в пути: ведет их по тайным тропам надежный человек. От Кэпотешт они шли все время краем леса, двигались с опаской, все по безлюдным местам. Алекса не заблудится, о том я не беспокоюсь.

- Да, тут беспокоится нечего, - ответил Карайман, сверкнув черными глазами с ярким белком. - Другое меня тревожит: в заварухе-то под Галатой ранила вражеская сабля его светлость Подкову.

- Верно, - согласился дьяк. - Ратное счастье, что вешнее ведро, изменчиво - от жизни до смерти один шаг. А ведь еще немного и схватили бы мы Петру Хромого.