Северная надбавка :: Евтушенко Евгений Александрович
Страница: 4 из 7 | |||
| ||||||||||||||
| ||||||||||||||
КАТЕГОРИИ КНИГПОСЛЕДНИЕ ОТЗЫВЫ О КНИГАХМихаил (19.04.2017 - 06:11:11) Антихрист666 (18.04.2017 - 21:05:58) Ладно, теперь поспешили вы... (18.04.2017 - 20:50:34) Роман (18.04.2017 - 18:12:26) АНДРЕЙ (18.04.2017 - 16:42:55) СЛУЧАЙНОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕкогда мне выдали билет из врат небесных,напутствуя: -ну что ж,иди - живи... багаж мой был:следы от бывших крыльев, и свежий шрам посеянной души. и не было проклятий или гнева - к чему роптать на собственных детей... и мой исход,конечно,не был первым- за горьким опытом пожить среди людей... и Ты,спасибо,отпустил - но не оставил.... >> 28.08.10 - 20:45 Хотите чтобы ваше произведение или ваш любимый стишок появились здесь? добавьте его! |
Но женщины ведут не меньше битву с бесчеловечной вечной мерзлотой не склонного к оттаиванью быта. Не меньше, чем солдат поднять в бою, когда своим геройством убеждают, геройство есть - поднять свою семью, и в этом гибнут или побеждают... Все гости постепенно разошлись. Заснула Валя. Было мирно в мире. Сопели дети. Продолжалась жизнь. Петр Щепочкин и муж тарелки мыли. Певец вздыхал с открытки, но слабо солисту было, выпрыгнув оттуда, пожертвовать воздушное жабо на протиранье вилок и посуды... Хотя чуть-чуть кружилась голова, что делать, стало Щепочкину ясно, но если не подысканы слова, мысль превращать в слова всегда опасно. И, расставляя стулья на места, нащупывая правильное слово, Петр Щепочкин боялся неспроста загадочного Юрия Чернова. Петр начал так: "Когда-то, огольцом, одну старушку я дразнил ягою, кривую, с рябоватеньким лицом, с какой-то скособоченной ногою. Тогда сестренке было года три, но мне она тайком, на сеновале шепнула, что старушка та внутри красавица. Ее заколдовали, Мне с той поры мерещилось, нет-нет, мерцание в той сгорбленной старушке, как будто голубой, нездешний свет внутри болотной, кривенькой гнилушки. Когда осиротели мы детьми, то, притащив заветную заначку, старушка протянула мне: "Возьми..." - бечевкой перетянутую пачку. Как видно, пачку прятала в стреху - пометом птичьим, паклей пахли деньги. "Копила для надгробья старику, но камень подождет. Берите, дети", Старухин глаз единственный с тоской слезой закрыло - медленной, большою, но твердо бабка стукнула клюкой, нам приказав: "Берите -- не чужое..." Сестра шепнула на ухо: "Бери..." И с детства, словно тайный свет в подспудьи, мне чудятся красивые внутри и лишь нерасколдованные люди..." Петр Щепочкин стряхнул с тарелки шпрот: "Сестренка с детства в людях разумеет..." Чернов, лапшинку направляя в рот, с достоинством кивнул: "Она умеет..." Был заметен весь праздничный погром, а Щепочкин чесал затылок снова, пока исчезла с мусорным ведром фигура монолитная Чернова. Он гостю раскладушку распластал. Почистил зубы, щетку вымыл строго и преспокойно на голову встал. Гость вздрогнул, впрочем, после понял "йога". И Щепочкин решил: "Ну -- так не так! Быть может, легче, чтоб не быть врагами, душевный устанавливать контакт, когда все люди встанут вверх ногами..." И начал он, решительно уже, чуть вилкой не задев, как будто в схватке, качавшиеся чуть настороже черновские мозолистые пятки: "Я для тебя, надеюсь, не яга, хотя меня ты все же дразнишь малость, но для меня Валюха дорога - из Щепочкиных двое нас осталось. И пусть продлится щепочкинский род, хотя и прозывается черновским, пусть он во внуках ваших не умрет, ну хоть в глазенках - проблеском чертовским. Ты парень дельный. Правда, с холодком. Но ничего. Я даже приморожен, а что-то хлобыстнуло кипятком, и я оттаял. Ты оттаешь тоже. С Валюхой все делили вместе мы, но разговор мой с нею отпадает. Так вот: я дать хочу тебе взаймы. Тебе. Не ей. Взаймы. А не в подарок. На кооператив. На десять лет. И -- десять тыщ, Прими. Не будь ханжою. Той бабке заколдованной вослед я говорю: "Берите -- не чужое..." Но, целеустремленно холодна, чуть дергаясь, как будто от нападок, черновская возникла голова на уровне его пропавших пяток. "Легко заметить нашу бедность вам, но вы помимо этого заметьте: всего на свете я добился сам, и только сам всего добьюсь на свете. Отец мой пил. В долгу был, как в шелку. Во мне с тех самых детских унижений есть неприязнь к чужому кошельку и страх любых долгов и одолжений. Когда перед собой я ставлю цель, не жажду я участья никакого. Кому-то быть обязанным - как цепь, которой ты к чужой руке прикован". |
ИНТЕРЕСНОЕ О ЛИТЕРАТУРЕ
ТОП 20 КНИГ
ТОП 20 АВТОРОВ
| ||||||||||||
|