Призрак Адора   ::   Шервуд Том

Вечером мы с Бэнсоном пребывали в уютнейшем в мире месте – на женском полуэтаже нашего дома. Что с того, что это всего лишь столярная мастерская! И верстаки, и сметённые в одну большую, с смолистым запахом, кучу стружки, и стоящие вприклон к стене гладко выструганные плахи – всё это никак не мешало новеньким занавесочкам, узорчатым тканым дорожкам, появившимся неизвестно откуда цветам в вазочках. За одним из столярных столов Мэри и в неизменных белых перчатках Уольтер неспешно пили чай. Алис уложила Бэнсона животом на пёструю вязаную дорожку и осторожно переступала босыми ножками по его спине, плечам, икрам. Время от времени удовольствие его доходило до какого-то тайного предела, и тогда над полом прокатывался могучий вздох – как будто в углу у нас лежал и пыхтел откормленный племенной бык.

Эвелин, моя объявленная невеста, стащила с моих ног башмаки и опустила мои ноющие, не знавшие в последние дни покоя ноги в большую дубовую лохань с горячей водой. Она, Гордая Королева, Солнце, Недосягаемый Ангел, присела, подобрав юбки, сбоку, взяла шарик белого мыла и принялась мыть и разминать мои ступни. Наверное, я никак не вхожу в образ мужественного, волевого мужчины (ещё не вырос, наверное), и радость и счастье такой громадной и сладкой волной поднялись в груди моей, что из глаз выкатились, как я ни сдерживался, жаркие слёзы. Эвелин в какой-то момент подняла вдруг лицо – и оно задрожало, и судорога сладостной боли промелькнула на нём. Она сидела, смотрела снизу на меня и тоже тихо плакала.

– Как я тебя люблю, – проговорил я одними губами.

– Как я тебя люблю, – так же немо ответила она, сжимая пальцами под водой мои ступни. По воде разбегались кружочки от упадающих в неё тяжёлых солёных капель.

Уже давно остыла вода, и почти растаяло мыло, а мы никак не могли прийти в себя. Помогла Алис. Долетел вдруг до нас её любопытный и настойчивый голосок.

– Ну Бэнсик, миленький, ну скажи, что вы с Томом скрываете!

Она стояла на коленях на его спине и, наклонившись к его щеке, жарко дышала, целовала, упрашивала.

– Ну скажи, про что вот ты говорил, что вы такое сделали? Или собираетесь? Это что-то большое? А не опасное? А я там есть?..

Бэнсон страдальчески кряхтел, отворачивался – и держался – было видно – из последних сил. А его рыженькая, с искорками в глазках подружка не отставала:

– Бэнсичко, скажи, скажи, негодяйко! Это страшная тайна, да? Ой, скажи-и! Ты тогда будешь не Носорог, Бэнсик. Ты тогда будешь Бегемот. Всё? Всё, скажешь?

– Что там за тайна, Бэнсон? – спросил я, тщательно вытерев перед этим глаза.

Он повернулся, виновато взглянул на меня и поднял вверх палец. Все посмотрели на потолок.

– Ловкач? – догадавшись, спросил я.

Он кивнул. Я сделал страшное лицо.

– Бэнсон! Как ты мог раскрыть такую тайну!

– Я только два словечка сказал, случайно…

– Сказал, сказал, – запрыгала на нём Алис. – Что вы все деньги на что-то истратили.

– Да? – вознегодовал я. – А не говорил, как он хвалился, что человечью кровь пил? Когда каких-то ловкачей на реях вешал? Сотнями? А?

– А-а-ай! – в восторге завизжала Алис. – Ну всё, Бэнсон, рассказывай!

А я повернулся к Эвелин.

– Мы и правда истратили почти все английские деньги, – сказал я ей. – Понимаю, что две свадьбы скоро, но… Теперь постараюсь быстро продать товары с “Дуката”.

– Зачем ты оправдываешься, Томас, – ласково упрекнула она меня. – Я давно уже знаю – так, как делаешь ты, – это так, как надо. Ты ведь купил что-то нужное?

Я на секунду смешался, не зная, как сказать – ведь предполагалось, что эту новость я преподнесу, соответствующим образом её приготовив. Да видно, нечего делать. Приходит срок – и без тебя вершится случай, ты же знай лишь поспевай по горячему следу.