Батальоны просят огня   ::   Бондарев Ю В

Был полковник одинок, вдов, бездетен, и он точно бы видел в Ермакове свою молодость и многое прощал ему, как это иногда бывает у немало поживших на свете и не совсем счастливых одиноких людей. Долго лежали молча. Пустой, перепутанный паутиной садик был насквозь пронизан золотистым солнцем. В теплом воздухе планировали листья, бесшумно стукаясь о ветви, цепляясь за паутину на яблонях. В тишину долетало отдаленное гудение танков из леса, тонкое шипение маневрового паровозика на путях, отзвуки жизни. Сухой лист упал полковнику на плечо. Он медлительно смял его в кулаке, скосил глаза на Ермакова. - Прорывать оборону будем. Крепкий орешек на правом берегу Что замолчал? - Так, думаю. И сам не знаю о чем, - сказал Ермаков. Со стороны вокзала, приближаясь, послышались голоса, показавшиеся странными здесь, женские голоса, звучные и будто стеклянные в тихом воздухе полуоблетевшего сада. Полковник Гуляев, неловко повернув обожженную шею, крякнул от боли, недоуменно оглядываясь, спросил: - Это что же такое? По тропе, левее вокзала, через сад двигались две женщины, несли огромный сундук, переплетенный веревками. Одна, молодая, босоногая, в выцветшей блузке, небрежно заправленной в юбку, шла изогнувшись, напрягая крепкие икры, другая, постарше, была в мужской телогрейке, в сапогах, смуглое лицо измождено, волосы растрепались, и солнце, бившее сзади, просвечивало их. - Далеко ли, красавицы? - крикнул Гуляев и, кряхтя, сел, потер колени. Женщины опустили сундук; молодая выпрямилась, нестеснительно оглядела грузноватую фигуру Гуляева, игриво-дерзким взглядом скользнула по лицу Ермакова и вдруг фыркнула, засмеялась. - Помогли бы, товарищ полковник, вещи у нас больно тяжелые! Серьезно... Ермаков спросил с явным интересом: - А вы что же, недалеко живете? Здешние? Молодая заулыбалась, выставила грудь, ловкими пальцами поправила косынку над тонкими бровями, а та, что постарше, в телогрейке, потупилась, смугло покраснела. Молодая бойко сказала: - Мы рядом тут. В лесу село... Одни мы! Просто одни. Помогли бы?.. - Пойдем? - полувопросительно сказал Ермаков. - А, товарищ полковник? - Да ты что? - свирепым шепотом остановил его Гуляев и протестующе замахал крупной рукой. - Не в форме мы, красавицы, босиком, видите? Наше дело военное, бабоньки, некогда нам! Идите, идите себе! Немного спустя, когда женщины скрылись в конце сада, полковник, наморщив озабоченно лоб, заторопился, стал натягивать шерстяные носки, говоря: - Кончено. Поехали. Хватит. Ермаков шутливо сказал ему: - А может быть, пойдем? Надо бы помочь. - Да ты что? - Гуляев, багровея, ожесточенно вбил ногу в узкий сапог, резко одернул на животе китель. - Нечего нам тут. Залежались. Дел по горло! Косматое нежаркое солнце садилось в леса.

Глава вторая

Ночь застала их в дороге, холодная, звездная октябрьская ночь. Шумом, движением, людскими голосами была наполнена лесная темнота. Жорка изредка включал фары, и в белом коридоре то мелькала оскаленная, скошенная на свет морда лошади, то заляпанный грязью борт грузовика, то кухня, разбрызгивающая по дороге раскаленные угли, то щит орудия и нахохленные спины ездовых, то непроспанные лица солдат. Все это двигалось, шло, ехало, копошилось, скакало во тьме туда, где за лесами тек Днепр. - Гаси! Гаси фары, дьявол! - метнулся от подпрыгивающей впереди повозки крик, мимо скользнуло белое лицо ездового, и по борту "виллиса" жестяно хлестнул кнут. - Надо бы через спину тебя протянуть, - ворчливо пробормотал полковник. - А ну, гаси. И перестань жевать, ну? Хмуро вобрав голову в плечи, Гуляев смотрел сквозь ветровое стекло на дорогу; Жорка лениво грыз сухарь, одной рукой держал руль, изредка поглядывая вверх, где текло мерцающее холодное небо. - Вот бродяга! - сказал он и спрятал сухарь в карман. - Гляньте-ка, товарищ полковник, опять фонари развесили.