Третье дыхание   ::   Попов Валерий

- Ей уже слышались голоса. Теперь добавились зрительные галлюцинации. Все это время она уверена была, что ты не во Франции, а в окошке напротив сидишь! Видела там тебя!

- Да... От такого варианта, особенно по сравнению с Парижем, в восторг не могу прийти. Насколько я знаю - там нежилой фонд?

Пытался еще удержаться за легкомысленный тон. Может, так все оно и рассосется?

- Ее надо срочно в больницу! Пока... разрушения личности, как я надеюсь, обратимы еще!

- В больницу? В... эту?

- Ну а в какую еще?

Наслаждается своей решительностью? А ты со своей мягкостью куда все привел? Настя права - с каждой неделей тут хуже. И - тебя за это надо благодарить. Ее в ту клинику определили еще когда? Но ты - проявил мягкость. Зато - целое лето ей подарил. Подзагорела, окрепла. И?

- Да. Ты, пожалуй, права. Надо подумать.

- Не думать надо, а действовать. Ты помнишь - там мой приятель работает, Стас Николаев? Он ждет. У тебя есть его телефон?

- Но сейчас-то, наверно, он спит? - пытался все же концовку смягчить улыбкой.

- Ну, сейчас, может, и спит. - Дочурка наконец-то смягчилась, улыбнулась. - Но завтра утром ты ему позвони.

- Слушаюсь! - вытянулся у аппарата. Аккуратненько трубку положил. Потом на жену поглядел, мирно спящую. Ну просто ангел. Так бы и всегда!

Конечно, все мои поблажки ей губительны - но с другой стороны, кроме этих поблажек, какие еще радости жизни остались у нее? Бутылки, по углам запрятанные? В них давно уже не праздник, а чистый ужас разлит. А праздник - лишь я могу ей устроить. Чем-то надо радовать ее? Показывать, что жизнь еще не кончена?

Этой весной у нее глюки начались - стала слышать вдруг, как я разговариваю под нашей аркой, причем - с бабой. И о любви! Странное вообще место для подобных дел - под нашими окнами... Но ей - удобнее так. Да и дело вообще-то малопочтенное, учитывая возраст наш: за шестьдесят! Бреду, увы, не прикажешь! Встречала слезами меня:

- Ну что?.. Наговорился?

- Ну слушай... Ни с кем я не говорил!

Галлюцинации - убедительней жизни. По ночам разговоры мои слышала, даже когда я рядом с ней спал. Это ей несущественным уже казалось: притворяется! В конце концов появился этот Стас Николаев, Настин дружок. Приговор произнес: немедленно! Пока еще можно те голоса заглушить.

Сходили тогда с ней на собеседование, в дом скорби. Печальное зрелище. Вышли - пока?

- По-моему, нормально, - бодро заговорил я, - и врачи люди приятные, и... обитатели мне, в общем, понравились. Видела - там один по мобильнику говорил? Привилегированное местечко!

Не разделяла мой восторг, слезы глотала.

Потом был последний день перед ее уходом. Собирались вяло. Главное, не сказать бы - "сбираться"... как говорила ее мать... что как раз в подобном заведении дни закончила. И тут мне Саша Рубашкин позвонил, прямо из Литфонда, сказал, что дача освобождается и что если я приду сразу, то она моя! Сбегал, вернулся.

- Порядок! - жене бодро сказал. - Сходишь на месяцок в больницу, а оттуда - на дачу. Запахи!.. представляешь? Все лето там проживем!

В слезках на ее ресницах засверкали огоньки. Обрадовалась.

- Давай, - расщедрился я, - на рынок сейчас с тобой сходим, одежду на лето купим тебе.

- Давай! - радостно встала. Как легко праздник-то ей устроить!

А когда летние свои увидит одежды!.. легче ей будет уже в больницу идти. Представлять уже можно, в чем она станет по заливу гулять!

На Апраксин рынок ее повел, где, раскинувшись на раскладушках, сиял и пах секонд хэнд. Вполне удачные вещи попадались там!.. особенно для дачи. А в тот день нам особенно везло, отличную летнюю одежку мы ей нашли - легкое платье цвета хаки, белые шорты, сандалии с веревочной подошвой. Хоть сейчас на курорт! Неужто это Бог нам с насмешкой подал перед заточением ее в темницу? Не может быть.