Зэками не рождаются   ::   Южный А.

Аннотация: Человек, который не был лишен свободы, просто не в состоянии понять восторга узника, когда его выпускают из острога на Волю. Для того, чтобы это понять, надо самому все испытать…

---------------------------------------------

А. Южный

Зэками не рождаются

Глава первая

Банда Людоеда вновь собралась на сходку на новой подмосковной блатхате лишь через долгих пятнадцать лет, но уже в обновленном составе.

Не было на ней Судака, знатного картежника Леньки Самойлова, которого несколько раз саданул по «чердаку» топором Виктор Осинин по кличке Ураган, защищая свою жизнь, когда тот, сговорившись со своими кентами [1] , решил замочить [2] своего подельника [3] .

Ленька, конечно, загнулся, хотя и не сразу. Больше месяца провалялся он под капельницей — врачи выходили Судака, но «крыша» у него «потекла» основательно. Он начал сильно заговариваться, плести всякую галиматью, и его определили в зэковский дом «хи-хи».

Лагерный дурдом, конечно, не лафа, там блинчиками не кормят и медом не намазано, да и по шее схлопотать запросто можно, а то и по горбу накостылять могут. Санитары там не подарок. Зэки, одним словом… По ночам Судак громко разговаривал сам с собой, нарушая покой дурдомовских блатных, и почти каждую ночь его сильно колошматили как сами больные, так и санитары. В оконцовке бедолага сыграл в ящик.

Поднялся сильный хипиш [4] , из первопрестольной прискакала какая-то особая комиссия. Ну и конечно, не без этого, факты подтасовали, словно стиры [5] , и получилось все в ажуре, как этого и хотела главврач психбольницы Клара Иосифовна, пожилая еврейка, с седыми растрепанными волосами, в звании подполковника, измученная и издерганная изрядно, с двумя зубами во рту, чем-то напоминавшая сказочный персонаж, но душа-человек, спасшая от раскрутки [6] не одного зэка. Из чисто бабьей жалости она фальсифицировала диагноз заболевания вновь совершившему преступление зэку, признавая оного невменяемым в момент преступления. Ей верили, ей доверяли, и пользовалась она очень большим авторитетом как среди больных, так и среди высокопоставленного гулаговского начальства. Но спасала она не только из жалости. Мудрейшая Клара Иосифовна отлично понимала к тому же, что многие преступления совершались от безысходности, от несовершенства и убожества системы, попав в которую человек буквально зверел или сходил с ума. В таком случае ставился диагноз «лагерный психоз».

Про нее рассказывали множество небылиц, сдобренных симпатией и некоторой долей зэковского юмора.

Если до ее ушей доходило, что какой-то зэк называет ее стибанутой, штруней [7] или бабой-ягой за торчащие впереди клыки и растрепанные волосы, она могла продержать такого больного в своем дурачьем царстве сколько угодно, вплоть до окончания срока провинившегося, а сидеть в дурдоме было не сладко.

И когда такой больной во время обхода просился на выписку (как правило, большая часть контингента в психбольнице была в здравом уме, так как многие симулировали), она взвинченно кричала:

— И ты меня называешь Кларой Иосифовной?! Нет, я тебе не Клара Иосифовна, я для тебя баба-яга! Вот и сиди в моей избушке до конца!

При этом она бешено топала ногой, брызжа слюной.

Несмотря на свой преклонный возраст она тем не менее завела себе любовника из среды заключенных, находившихся в пересыльной больнице в пос. Лесной. Звали его Григорий. Гриша был тубиком, то есть туберкулезным больным. Клара Иосифовна в нем души не чаяла. Она ухаживала за ним, как за малым ребенком, кормила его на убой, выполняла каждую его просьбу, каждый каприз, — и Гриша поправился. Когда победной песней прозвучал гонг его освобождения, он никуда не поехал, тем более что Гриша был одинок, как бобик, и остался жить со своей опекуншей.