Колодец Красоты   ::   Могилевцев Сергей

То чудилось несчастному, что слышит он шум полноводной реки, и даже поднималась из этой реки, впадавшей в бездонную пропасть, великолепная разноцветная радуга, но вместо прохладной воды, к которой тянул он ослабевшие пальцы, натыкался Аммус на скользкие стены туннеля; то видел бескрайние просторы степей, по которым гуляли волны высоких ковыльных трав, то оказывался на берегу изумительного по красоте морского залива, и уже бежал по песку в сторону высоких веерных пальм, но руки неожиданно опять натыкались на холодный замшелый камень, а отовсюду: со стен, с потолка, из глубины бесконечных залов, - лились на Аммуса цветные волшебные волны.

Дальше же началось вообще что-то непонятное, ибо в одном из каменных коридоров увидел он силуэт странного бледного человека с горящими безумными глазами, который открывал крышки стоящих у стен подземелья тяжелых кованых сундуков и горстями черпал оттуда великолепные космические рассветы и закаты, подбрасывал к потолку изогнутые коромыслом разноцветные радуги, выливал на пол чарующие звуки неведомых симфоний и опер. А потом в безумном ожесточении топтал все это ногами, повторяя одно и то же: «Мое, все это мое, вся красота галактики, все краски космоса. Я — единственный Творец Красоты!» И понял тогда Аммус, что сбывается его дерзкая просьба, что стоит он на пороге осуществления заветной мечты, что увидел картинку из своего будущего, в котором станет обладателем всей красоты галактики.

Дальнейшее помнил он смутно. Вроде бы проступил на камнях подземелья суровый лик Творца Красоты, опросившего: «Согласен ли ты, Аммус, за всю красоту галактики продать мне свою ничтожную, полную гордыни и невежества душу? И обязуешься ли в случае, если вся красота галактики окажется тебе не по силам, остаться навсегда в моих подземельях, выполняя роль покорного и бессрочного сторожа красоты?» И вроде бы отвечал ему Аммус: «Да, я согласен!» После чего потерял сознание и о разговоре этом не помнил. А может даже и помнил, но на словах его решительно отрицал.

Нет смысла рассказывать о новых мытарствах Аммуса, когда он, придя наконец в себя и ничего не помня о заключенном с Творцом Красоты соглашении, решил, что никогда уже из колодца не выберется, и поневоле стал предаваться невеселым раздумьям о своей никчемно прожитой жизни. И это было вполне естественно, ибо за жизнь свою погубил он множество талантливых литераторов, посылая им уничижительные рецензии, писал в. журналах статьи, громящие умные книги, ругал выдающиеся театральные постановки. Одним словом, от полнейшего отсутствия собственного литературного дарования изливал неудовлетворенную злобу тщеславия на все талантливое и нестандартное.

И вот теперь, сидя в глубоком колодце, увидел он во всей наготе свою пустую и серую жизнь, увидел, что лишь мешал настоящим художникам, оставаясь, по сути, полнейшим ничтожеством. И решил уже Аммус по причине этих раздумий, а также жесточайшей тоски, оправиться с которой не мог, разбить голову о мощеные камни колодца, как вдруг увидел перед своими глазами непонятные огненные письмена. Он стал их внимательно изучать, и, хотя были надписи эти сделаны на незнакомом ему языке, смысл их каким-то чудесным образом постепенно дошел до сознания бедолаги. Выяснилось, что колодец, в который попал он волею случая, был вовсе и не колодец, а гигантское хранилище красоты, которое обязательно существует возле каждой покрытой атмосферой планеты.

Надписи туманно сообщали о некоем Творце Красоты, усердно потрудившемся на заре существования галактики, любовно выложившем каждый колодец большими отшлифованными камнями и наполнившем каждый из них надежными сундуками с уникальными, присущими только данной планете восходами и закатами. Наполнившем неповторимыми по красоте пейзажами, красочными видами озер, лесов, морей, океанов, полей, болот, гор, равнин, пустынь, радуга¬ми всевозможных расцветок и красками бесчисленных сочетаний. Был Вольдемар прирожденный безбожник, и в сказку о мифическом Творце Красоты не очень то и поверил, а если и поверил, то вслух об этом никогда и никому не говорил. Однако то, что каждой планете сопутствует вполне определенный, выраженный конкретным числом запас красоты — этого он отрицать не стал.