Жизни философов и софистов   ::   Евнапий

Кроме того,

сохранились его книги, одни на латинском языке, другие — на греческом,

раскрывающие глубину и проницательность его мысли и помогающие желающим

постигнуть их и восхититься ими. Сам же Хрисанфий, лишившись в юности отца и,

благодаря божественности своей природы, страстно возлюбивший философию,

устремился в Пергам к великому Эдесию. Тот как раз достиг необыкновенной

высоты в обучении мудрости, когда Хрисанфий, одолеваемый жаждой философского

знания, явился к нему и, как птенец, ненасытно поглощал мудрость учителя, без

устали посещая занятия, так что в усердии ему не было равных. Ибо он обладал

неутомимым и выносливым, можно сказать, стальным телом, помогавшим ему

переносить любые испытания. Он весьма основательно занимался учениями

Платона и Аристотеля, был знаком со всяким видом философии и глубоко начитан.

Он укрепил себя в науке красноречия и благодаря постоянным упражнениям смог

рассуждать о вопросах риторики, так что умел блеснуть в беседе, зная, что

сказать, а о чем умолчать, и, обладая необыкновенным даром слова, умел

одерживать победу даже в затруднительном положении. Тогда он обратился к

познанию божественного и той мудрости, о которой размышлял Пифагор и его

последователи, Архит Древний, Аполлоний Тианский и поклонявшиеся ему, — все

те, кто лишь внешне имели тело и были людьми.

Хрисанфий обратился к этим занятиям, но, используя первоначала как

своих вожатых, он скоро стал настолько легким и, по выражению

Платона, [194] так вознесся на крыльях души, что достиг вершин

всяческой образованности и мог предсказывать будущее. Ибо можно было сказать,

что он скорее видит, чем предсказывает грядущие события, настолько точно он

различал и воспринимал их, как если бы он был среди богов и общался с ними.

Проведя достаточно времени в подобных занятиях

вместе с Максимом и многого добившись, он оставил своего товарища. Ибо тот, от

природы упрямый и склонный к соперничеству, нередко отвергал явленные богами

знамения и всячески пытался добиться других; Хрисанфий же, получив знамения,

шел от небольших различий к иному толкованию; благоприятными знаками он был

удовлетворен, с неблагоприятными же согласовывал человеческую волю. Так,

когда император Юлиан одновременно пригласил их обоих приехать, и посланные

для этого воины наряду с почтительным обхождением проявили «фессалийскую

настойчивость», [195] то, по-видимому, было решено вопросить богов о

поездке, и полученный ответ, гласивший, что боги запрещают ехать, был столь

ясен, что и самый несведущий человек понял бы его. Максим припал к

предназначенным для обряда жертвам и, на виду у всех с плачем призывая богов

во время жертвоприношения, умолял послать ему другие знамения и изменить

назначенное судьбой. Он приложил немало усилий, чтобы по-своему истолковать

знаки, уже объясненные Хрисанфием, и, разумеется, увидел то, что хотел, а не

то, что было явлено. [196]

Итак, он отправился в путь, не предвещавший ничего хорошего, и эта

поездка, в конце концов, принесла ему гибель. Хрисанфий же остался дома.

Император сначала был рассержен его задержкой и, пожалуй, даже стал

дога- дываться о ее истинной причине, так как Хрисанфий не отказался бы

приехать, если бы не предвидел нечто неблагоприятное. Все же Юлиан опять

посылал Хрисанфию приглашение, но на этот раз не только ему; ибо в письме

настаивал, чтобы жена сопровождала мужа. И вновь Хрисанфий обратился к

божественной воле, но знамения были те же, что и прежде. После того, как это

повторилось несколько раз, император перестал настаивать, Хрисанфий же получил

сан верховного жреца в Лидии за свой дар ясно предвидеть будущее. Он не был

суров, исполняя свою должность.