Проталины   ::   Шевченко Лариса Яковлевна

Вырвалась, зверьком посмотрела на новоявленную воспитательницу и сердито ответила: «Будете обижать, сбегу».

Вечером Оля ушла, а дед закрыл дверь на кухню и начал беседу. Он долго объяснял мне, как плохо шататься по вокзалам со шпаной. Нового ничего не услышала. Я знала много историй о беглецах из нашего детдома. В основном они заканчивались печально. «Я не хочу ночевать по подвалам и чердакам, собирать объедки, воровать. Такое нравится ребятам, у которых мозги набекрень. А я нормальная. Но я не заставляла забирать меня из детдома. И нахлебником стала не по своей воле. Не напрашивалась. Должна же я дать понять новым родителям, что не паршивый котенок, которого по всякому поводу можно таскать за уши? Если я плохо поступила, достаточно объяснить мою вину», – думала я, уставившись безразличным взглядом в окно. После утомительной лекции дед отпустил меня.

Не прошло и недели, как я опять попала в историю. Мелочь, а неприятно. Оле зачем-то потребовался металлический складной метр. Я пошарила на полке. Его там не оказалось. Утром я измеряла им длину дивана, на котором сплю, и свой рост, но потом положила инструмент на место. Оля принялась раздраженно ругать меня за то, что играю нужными вещами, и обозвала обманщицей. Сдерживая слезы, я ответила: «Если вы не будете мне верить, то я начну беспрерывно врать. Вам же хуже будет».

Оля удивленно взглянула на меня и вышла из комнаты.

Теперь при всяком удобном случае я стараюсь доказать свою честность.





ОХ, УЖ ЭТИ БАБУСИ!



Вышла во двор. Ко мне подошли три женщины и начали разглядывать, будто я – экспонат из музея. Терплю. Вдруг одна спрашивает:

– Как твое отечество?

Странный вопрос. Причем тут Отечество? Стою, растеряно хлопаю глазами. Вторая подсказывает:

– Как твоего отца зовут?

– Яков, – отвечаю, не понимая, чего от меня хотят.

По хитрым, неприятным лицам сообразила, что в их словах кроется подвох. Третья женщина уточнила:

– А по документам, ты Яковлевна?

– Не знаю. У маленьких отчества не бывает, – ответила я, наконец, улавливая смысл происходящего.

Обида захлестнула. Они же понимают, что мне неприятно говорить об этом! Бабушки рады, что затронули больной для меня вопрос? Чтобы не нагрубить, спряталась за дверь своего коридора.





ДЕНЬГИ





Вечер. Полная луна заглядывает в окно и серебрит полумрак комнаты. Облака то накатывают на луну, погружая комнату в темноту, то открывают светлый диск и тогда, как в сказке, медленно выплывает из темноты корабль-комод с двумя стеклянными вазами для цветов – трубами. Я в ночном порту... В моей голове чудная музыка о море и моряках. Я слышала ее по радио. Прижавшись к твердой спинке дивана, мечтаю…

Залаяла собака. Я встала, выглянула в окно. Никого. Взгляд упал на комод. На салфетке лежат бумажные деньги. Рядом поблескивают металлические. Осторожно дотронулась до них, сосчитала и задумалась: «А если взять рубль? Ведь никто не заметит. Зато можно будет купить конфет-подушечек, и целую неделю не спеша, наслаждаясь, есть. А вдруг родители посчитали деньги и заметят, что я взяла? Не взяла. Украла. А красть еще хуже, чем врать. Но рубль – это так мало! Тут вон и пять рублей, и десять. Как родители меня накажут, если украду? А чем они докажут, что я взяла? Куплю конфеты и сразу съем. А про денежки скажу, что закатились куда-то. Нет. В горло эти конфеты не полезут, а главное, стыдно будет родителям в глаза смотреть. Мне сейчас хорошо, потому что ничего плохого не делала. Стоят ли конфеты того, чтобы я страдала из-за них каждый день? Съем и забуду, ну вроде как чай сладкий выпью, а мученье на всю жизнь останется. Нет, не стоят сладости того!»

Легла и отвернулась к прохладной стенке дивана. Закрыла глаза. Передо мной еще некоторое время блестели монетки, но они уже не были такими привлекательными.