Зеркало Велеса   ::   Прозоров Александр Дмитриевич

Зеркало Велеса

Александр Прозоров





Князь #1





Пролог



Поздней осенью семь тысяч пятьдесят третьего года от сотворения мира,

незадолго до заката Куприянова[в переводе на современный язык 13 сентября 1544

года] дня на левом берегу реки Большой Удрай, напротив Козютина мха, что

раскинул свои топи верстах в тридцати на закат от Великих Лук, одинокая женщина

натянула поводья чалого коня, останавливаясь возле самой воды. На вид путнице

было немногим менее сорока, волосы закрывал темный пуховый платок, сквозь

который местами проблескивали жемчужины, на плечах ее лежал суконный, изрядно

повыцветший и вытертый кафтан, ноги прятались в мягкие сафьяновые сапоги, тоже

порядком поношенные и растерявшие вышивку — на голенище осталось только

множество мелких дырочек да несколько алых и зеленых нитей.

Впрочем, если путница желала выдать себя за нищую селянку, получалось у нее

плохо. На сжимающих поводья пальцах поблескивали несколько перстней с яркими

самоцветами, жемчужная понизь и золото сережек просвечивали через платок крупной

вязки; в оторочке рукавов и обшлагов кафтана легко угадывался благородный

бобровый мех — слишком дорогой для смердов, обходившихся даже для праздничных

одеяний простеньким горностаем, а то и вовсе белкой и лисицей. Да и золота в

таких количествах селянке или горожанке ни муж, ни отец не подарят. Ладно

серьги, ладно пара перстеньков, ладно понизь — но не все же сразу!

Да и кони у женщины были ладные, тонконогие и рослые, мало похожие на

неприхотливых низких, брюхатых лошадок, которых и в плуг, и в возки запрягают, а

при нужде и под седло подводят. Судя по поджарому брюху, кормили скакунов не

только сеном-соломой, но и зерна изрядно в ясли подсыпали. Тонкие ноги и рост

означали изрядную примесь туркестанской крови. А может статься, коней и вовсе из

Бухары на продажу привели — тогда за них немало золота пришлось отсыпать. Без

золота таких красавцев разве на меч, в походе взять можно. Но смерды в походы

ратные не часто ходят, подобная добыча на их долю выпадает редко. Вот боярин

родовитый такой дуван и захватить, и при себе оставить мог, на золото не менять.

Но тогда и в седло мог только сам он подняться — либо супружница его, боярыня.

Шедший в поводу конь остановился и опустил голову, ткнувшись хозяйке мордой в

колени. Путница охнула — скорее от неожиданности, чем от боли, — торопливо

дважды перекрестилась, кинула быстрый взгляд на спину заводного скакуна. Там,

накрытый по плечи овчиной, лежал темноволосый парень лет четырнадцати. Глаза его

были закрыты, а дышал он тяжело, мучимый хворью.

Женщина вздохнула, перевела взгляд на Козютин мох, раскинувшийся по ту

сторону реки. Пальцы ее, выдавая беспокойство, нервно затеребили темную кожу

поводьев.

День, несмотря на низкие серые облака, выдался теплый — но со стороны болота

тянуло влажной прохладой, смешанной с запахом грибов и гнили. Да и чего еще от

нее взять, от топи-то? Мертвое место. Разве что лягушкам да гадюкам в нем

хорошо.

Через сочную, еще не пуганную первыми заморозками, прибрежную осоку к реке

ныряла узкая тропка, чтобы потом выбраться но ту сторону Удрая и, обогнув

камышовую поляну, уйти куда-то под низкие корявые березы. Стало быть, кому-то

было дело и до топи, коли тропу пробили. Хаживает кто-то.

Путница и сама зачем-то пробиралась к берегу по этой тропе, но сейчас вдруг

заколебалась, никак не решаясь двинуться дальше. То ли брода не знала, то ли

воды боялась, то ли еще что беспокоило. Оно и понятно — место глухое. В омут

ухнешься — подмоги не дозовешься.

Парень на заводном коне вдруг застонал, качнув головой из стороны в сторону.