Красная рука, черная простыня, зеленые пальцы   ::   Успенский Эдуард Николаевич

Теперь ее заметил и дядя Мирон.

— Э-э-э! — Он захлебнулся словами. Он показал Рахманину жестом то, что Виктор давно уже видел. Как ни странно, Рахманин подумал про себя в эту секунду: «Хорошо, что у меня шарф не синтетика».

Рука медленно, светясь, стала облетать комнату. Казалось, что она чего-то ищет. Она все ближе подлетала к Рахманину, и в этот раз он не мог делать вид, что ее не замечает. Мало того, что она светилась сама, она еще освещала своим светом комнату.

Рахманин сидел и в ужасе понимал, что приходит конец. Он уже решил нагнуться и схватить кочергу для самообороны. Хотя было абсолютно ясно: его битва обречена на поражение.

И тут он заметил, что рука, пролетая над столом, даже ни капельки не обуглила лежащую на нем газету.

«Да она не такая уж раскаленная!» Когда рука приблизилась к его лицу, Рахманин закрыл глаза и замер.

Он почувствовал шевеление воздуха у лица, сквозь закрытые веки увидел свет, но ожидаемого жара не было, как не было и прикосновения пальцев к шее.

Рахманин слышал, как прохрипел что-то дядя Мирон, и стукнула дверца печки. Потом все стихло. Он открыл глаза. В комнате все было по-прежнему. Никаких следов пожара или огня. Со стула почти до пола свисал дядя Мирон. Он был без сознания.

Рахманин кинулся к нему, стал приводить его в чувство. Дядя Мирон стонал и долго не мог ничего осознать. На горле у него были видны явные следы ожогов.

Рахманин вызвал «неотложку» по телефону. А сам решил уходить. Не хватало ему только давать объяснения врачам о Красной Руке и о Черепе за окном.

— Дядя Мирон, как ты себя чувствуешь?

— Ничего. Жив пока.

— Горло не болит?

— Вроде нет. Как бы отпустило.

Руки у него тряслись, по щекам текли слезы.

— Дядя Мирон, есть у тебя родственники в городе?

— Есть. Племянник Володя с женой.

— Могут они за тобой поухаживать?

— Могут, чего с ними сделается. Особенно Володя. Он меня любит шибко. И гостить у меня любит. Они с женой неладно живут.

Телефон у племянника был только рабочий, но жил он недалеко. Рахманин решил к нему зайти по дороге на вокзал.

— До свиданья, дядя Мирон. Не рассказывай особо о том, что мы с тобой здесь видели.

— А чего мы здесь видели? — сказал старик.Ничего и не видели.Но одной рукой он все-таки прикрывал горло, а другой пытался закрыть дверцу печки на задвижку.

— Спасибо тебе за все. Если что будет не так, звони. Мы к тебе с Виктором сразу на машине приедем. Жалко, что Александры Серафимовны уже нет.

— Жалко,согласился дядя Мирон.Она тебя шибко любила. Все говорила: «Что-то москвич долго не едет».

Виктор взял свой чемоданчик-портфель, взял из кучи перед печкой старый журнал «Человек и закон» и вышел.

В небе за ним никто не следовал.

До отхода поезда было два часа. Город погружался в темноту.

Виктор быстро нашел дом племянника. Передал Володе, что дядя Мирон заболел, и пошел на почту.

Он упаковал журнал «Человек и закон» в плотную бумагу, вложил туда герб-знак-символ и отправил в Москву, на свою фамилию до востребования.

Он хотел узнать секрет своего монстровидения. Если это герб притягивает к нему чудовищ, пусть он останется до лучших времен на Московском почтамте. А если дело не в нем, Рахманин всегда сможет его получить и будет держать дома как ценную реликвию.

История заканчивалась. По крайней мере заканчивался первый раунд.

Последний подарок преподнес Рахманину железнодорожник, с которым они ехали в первом вагоне. Они долго беседовали о газетах, о событиях. И Рахманин, как всегда, свел разговор к невероятным историямрассказал о Красном Пятне в Покровске.

Тогда железнодорожник под секретом поведал Рахманину свою историю.

— Мы однажды ехали по Ярославской ветке. Все как положено.