Кураж   ::   Туричин Илья

А мама вешала их на складные "плечики" и размещала в шкафу. Мама делала все обстоятельно, так, будто жить в этом маленьком гостиничном номере придется вечно. Она любила порядок и всюду, куда ни доводилось приезжать, чувствовала себя как дома. Собственно, это и был их дом - номера в гостиницах, деревянные вагончики возле цирка.

И только в настоящем доме мама чувствовала себя гостьей, робела, тушевалась.

Настоящий дом был в маленьком городке Березове на Витебщине. Там, в доме у реки, жили дед Александр Павлович Лужин и бабушка Лукерья Максимовна. Папины родители. В этом доме родился и вырос папа.

Дед носил маленькую бородку клинышком, коротко подстриженные усы и пенсне на шнурочке. Как писатель Антон Павлович Чехов. Внешне дед походил на него и втайне этим гордился. Был он молчалив, строг, и знал его весь городок. Фельдшер - фигура видная.

Бабушка Лукерья была еще молчаливей, с утра и допоздна возилась по хозяйству. Белый головной платок ее, завязанный узелком под подбородком, мелькал то в саду, то в огороде, то возле хлева, где лениво пережевывала жвачку рыжая корова со странным именем Стетоскопа и повизгивали поросята. А случалась нужда, бабушка помогала деду. Она умела и зуб выдернуть, и приготовить настойки да отвары из сушеных трав.

В нечастые отпуска вся семья артистов Лужиных отправлялась домой в Березов.

Бабка пекла пироги со всякой всячиной. Молча подсовывала внукам куски получше. Дед брал ребят с собой на рыбалку. Они сидели втроем у реки. Только начинало светать. Над водой подымался туман, висел, словно кисея. Плескалась рыба.

Отец на рыбалку не ходил. Он отсыпался. Днем стучал топором - тесал колья, чинил что-нибудь или с удовольствием копался в саду.

И только Гертруда Иоганновна, или Ивановна, как называли ее соседи, изнывала от безделья. За какое бы дело она ни бралась, тут же появлялась бабушка.

– Я сама. А ты руки побереги.

И Гертруде Иоганновне казалось, что неспроста ей ничего не позволяют делать. Нет, неспроста! Старики не любят ее и осуждают Ивана за то, что женился на немке. Вот и чувствовала она себя в доме мужа - не дома. Иное дело в гостинице или в вагончике…

– Проснулись? Вставайте.

– Доброе утро, - сказали мальчики хором.

– Хорошенькое утро, - засмеялся отец. - Скоро обедать.

– Раскладушки сложить и за шкаф, - приказала мама по-немецки. За пятнадцать лет, что она живет в России, она сносно научилась говорить по-русски, но с сыновьями говорила по-немецки. В сущности, у них было два родных языка, язык отца и язык матери.

Номер в гостинице был маленький, двухместный.

Две кровати, две тумбочки возле них, два стула, два кресла, шкаф и стол. На столе - пузатый графин с водой и два стакана. На стенке - репродукция с картины художника Шишкина. Флич называл ее "Медведи на дровозаготовках". В каком бы городе ни доводилось жить, в гостиничном номере висели "медведи". Не окажись их однажды, в номере чего-то не хватало бы.

Пока ребята убирали раскладушки, медведи на картине занимались своими лесными делами и, наверно, искоса наблюдали за тем, как под руками мамы преображается комната.

На столе появилась клетчатая скатерть, на тумбочках - такие же клетчатые салфетки. На тощих казенных подушках - кружевные накидки. И множество мелких вещей находили в комнате свое место: коробочки, флакончики, посуда, яркие жестяные банки с крупами. А возле умывальника, на специальной деревянной скамеечке, обитой сверху жестью, засопел блестящий электрический чайник.

Делать зарядку выскочили в коридор, в комнате не развернешься. Коридор был длинным и широким, и они побежали по нему, впереди Павел, за ним Петр.

В конце коридора, возле лестницы, сидела за столом дежурная по этажу - полная седая женщина в наглухо закрытом платье с огромной брошкой на груди.