Люда Влассовская   ::   Чарская Л А

И вот он встал, властитель Рима,

Он лютню взял и подал знак...

Пред ним, бледна и недвижима...

продекламировала с пафосом Маруся и вдруг, неожиданно сорвавшись с места, кинулась со всех ног к Додо Муравьевой, крича во все горло:

- Душка Додоша, дай рифму на "знак", ты так много читаешь!

- "Дурак"! - неожиданно выпалила Бельская, всегда скептически относившаяся к таланту Краснушки.

- Ты сама дура, Белка, и в тебе нет ни на волос ни поэзии, ни чувства!

И Маруся, с тем же блуждающим взглядом, снова метнулась к своей постели.

- Mesdam'очки, какие мы все талантливые! - восторженно взывала Миля Корбина, вскарабкавшись на ночной столик: - Валя Чикунина - певица, Краснушка - поэт... Зот картины пишет... Вольская - музыкантша... Ах, mesdam'очки, поцелуемтесь, пожалуйста! - заключила она неожиданно.

- Mesdames, couchez vous (ложитесь спать)! - произнесла Арно, снова появляясь на пороге. - Корбина, слезайте сейчас же со шкапчика. Вы, верно, привыкли лазить с мальчишками по забору у себя дома.

- У-у, противная, - поворачиваясь спиной к Пугачу, протянула Корбина, - не смеет домом попрекать!.. Анна, Анна, а твоя новость? - увидя проходившую с полотенцем через плечо Анну, бросилась она к ней.

- После спуска газа, - шепнула звонким шепотом та, - mesdam'очки, соберитесь все на моей постели после спуска газа!

Дортуарная девушка Акулина подставила табуретку под висящие под потолком газовые рожки и уменьшила в них свет.

Дортуар тонул в полумраке. Краснушка, прерванная на полустрочке своего писания, со злостью швырнула карандаш на пол и заявила сердитым шепотом:

- И дописать не дали, что за свинство!

- Запольская, будьте сдержаннее в ваших выражениях, - зашипела на нее Арно.

- Незачем, - проворчала Краснушка, - я "нулевая" по поведению. Значит, с меня взятки - гладки.

- Не дерзить! Или я отведу вас к Maman! - прикрикнул окончательно выведенный из себя Пугач.

- Господи, жизнь-то наша, - комически вздохнула на своей постели Кира, - каторга си-бир-ская!

Маруся долго взбивала подушки, потом встала на колени перед образком, привешенным к ее изголовью, и стала усердно молиться, отбивая земные поклоны. Потом она снова влезла на постель и, перевесившись в "переулок", как у нас назывались пространства между кроватями, шепнула мечтательно:

- Я бы хотела быть поэтом! Большим поэтом, Люда!

Ее лицо было еще бледно от экстаза, рыжие кудри отливали золотом в фантастическом полуосвещении дортуара. Губы улыбались восторженно и кротко.

Я безотчетным движением обняла ее и тихо прошептала:

- Никогда, никогда не "продам" я тебя, милая моя Краснушка!

Она или не расслышала, или не поняла меня, потому что губы ее снова зашевелились, и я услышала ее восторженный лепет:

- Цветы... и кровь... и круглая арена, и музыка, и дикий рев зверей...

- Маруся! Маруся! Да полно тебе... Спокойной ночи.

Она не отвечала, машинально поцеловала меня и, отпрянув на свою постель, зарылась головой в подушки.

Я полежала несколько минут в ожидании, пока Пугач снова не влезет в свое дупло; потом, когда дверь ее комнаты скрипнула и растворилась, осветив на мгновение яркой полосой света дортуар с 40 кроватями, и затем затворилась снова, я быстро вскочила с постели, накинула на себя юбку и поспешила в гости на кровать к Анне Вольской, где уже белели три-четыре фигурки девочек в ночных туалетах.

Анна Вольская лежала на своей постели, Кира Дергунова, Белка, Иванова, красавица Лер, Мушка и я расселись кто у нее в ногах, кто на табуретках, в переулке.

Вольская, на бледном, интеллигентном и изящном лице которой ярко горели в полутьме дортуара два больших серых глаза, казавшихся теперь черными, обвела всех нас испуганно-таинственным взглядом и без всякого вступления сразу "выложила" новость:

- Я видела в 17-м номере "ее"!..

- Ай! - взвизгнула Мушка.