Лопатка   ::   Пантелеев Алексей Иванович

Пока наша мама приводила в порядок нервы и припудривала заплаканное лицо, мы степенно прогуливались по садику и по двору. Гулять просто так было не только неинтересно, но совершенно нестерпимо. Глаза мои искали, чем бы заняться.

Прислоненная к стене, у ворот стояла длинная каменная тумба. Она была раза в полтора-два длиннее тех тумб, какие и до сих пор то тут, то там красуются у ворот городских домов. Отец мне как-то объяснил, что в старину к этим тумбам привязывали лошадей. Тумба, которая стояла в нашей подворотне, была зачем-то вырыта. Верхняя, короткая часть ее была серой, а нижняя рыжая, вся в земле и в песке.

Не успел я заметить тумбу, как фантазия моя лихорадочно заработала. Тумба была уже не тумба, из нее валил дым.

- Играть будешь? - сказал я Васе.

- А как? - опасливо спросил он.

- В пароход... в буксир. Я буду капитан, ты - матрос. А тумба будет труба.

- Ну и что?

- Ну и ничего. Когда я скомандую, ты ее нагибай.

Игра наша продолжалась очень недолго.

- Поехали. Отчаливай, - скомандовал я. И басом загудел:

- Ду-у-у-у-у!

Пароход закачался. Дым из трубы повалил еще гуще.

- Пыхти! - сказал я Васе.

- Пых-пых, пых-пых, пых-пых, - запыхтел Вася.

- Чу-чу, чу-чу, чу-чу, - подхватил я. - Матрос! Внимание! Впереди пешеходный мостик. Нагибай трубу!

Вася двумя руками обхватил каменную тумбу, навалился на нее, и я с радостью увидел, что тумба и в самом деле пришла в движение, наклоняется.

Счастье, что я успел отшатнуться, отвести в сторону голову. Правда, голову немного все-таки задело, тумба маковкой своей проехалась по щеке, несильно оцарапав ее, но вся ее огромная, многопудовая туша рухнула, зацепив мою левую ногу. Я услышал, как дико заорал Вася, почувствовал боль, хотел закричать тоже, но закричал или не успел - не знаю, потому что потерял сознание.

Очнулся я в спальне, на маминой постели. Щека у меня горит, ее невыносимо щиплет, к ноге моей прикладывают что-то холодное, мокрое. Чувствую рядом маму, опять слышу запах ее духов, ее пудры, потом к этому нежному запаху примешивается мужественный запах табака.

- Ну что там, как? - слышу я голос отца. - Перелома нет?

- Слава богу, кажется, перелома нет. Но ты посмотри - какой огромный синячище!

- Н-да. Ничего себе фонарик!

Отец посмеивается, хмыкает, но в голосе его я слышу тревогу и любовь. Его крепкая рука ложится на мой лоб. Приоткрыв чуть-чуть глаза, я вижу другую его руку. В этой отставленной далеко в сторону смуглой руке синевато дымится в маленьком янтарном мундштуке длинная желтоватая папироса.

- Жара будто бы нет, - говорит папа.

- Слава Создателю! Кажется, нет, - говорит мама.

Мне делается вдруг очень хорошо оттого, что они так славно, мирно, даже ласково друг с другом разговаривают. Еще раз приоткрыв глаза, я вижу маленький огненно-красный камушек на папином мундштуке: рубинчик, или гранатик, или просто красное стеклышко. Этот алый огонек продолжает гореть и мерцать и тогда, когда я, уже с закрытыми глазами, проваливаюсь куда-то глубоко, в сон или в обморок.

Поездка вчетвером так и не состоялась в этот день. Самое интересное, что я до сих пор не знаю и никогда уж теперь, конечно, не узнаю, куда же именно мы тогда не поехали.

1973

ПРИМЕЧАНИЯ

ДОМ У ЕГИПЕТСКОГО МОСТА

Рассказы цикла "Дом у Египетского моста" знакомят нас с более ранним этапом биографии героя, с которым читатель уже встречался в повести "Ленька Пантелеев".

Рассказы эти автобиографичны. Здесь подлинные эпизоды детства писателя, реальные люди, окружавшие его в те далекие годы. В предисловии к книге "Приоткрытая дверь" (Л., "Советский писатель", 1980) Л.Пантелеев писал: "Уже не первый год я работаю над книгой рассказов о своем самом раннем детстве. Там нет ни на копейку вымысла, и вместе с тем это - не мемуары, все рассказы цикла подчинены законам жанра...".