Маленький оборвыш   ::   Гринвуд Джеймс

Даже днем путешествие по этим узким мрачным переулкам не могло быть приятно.

А теперь была ночь, темная ночь, и я чувствовал, что каждый шаг удаляет меня от дома. Моя домашняя жизнь была очень горька, но всетаки, по словам моих спутников, я был дурак, что бросил ее. Я начинал чувствовать раскаяние, и слезы выступили у меня на глазах.

Мы шли все дальше и наконец очутились в широкой, освещенной газом улице.



V

Арки

Было уже поздно, около одиннадцати часов, но на улице толпилось множество народа. Нас толкали на каждом шагу, и мы с трудом пробирались вперед.

– Идем скорей! – заметил Рипстон, оборачиваясь ко мне. – Теперь нам уже недалеко.

Это замечание обрадовало меня. Когда мы вышли на широкую светлую улицу, я подумал: «В каком прекрасном месте живут мои спутники, и с каким удовольствием я сам стал бы жить здесь!» Но затем меня взяло раздумье. Они сказали, что идут домой, в свое жилище, а меда с собою не звали. Пожалуй, они войдут в тот дом, где живут, а меня оставят среди улицы.

Слова Рипстона: «Пойдем, теперь уж недалеко» – ободрили меня; я решил, что, значит, они приглашают меня к себе.

Вдруг оба мои спутника исчезли. Куда они девались? Может быть, я обогнал их, сам того не замечая?

Хотя это было неправдоподобно, но я все-таки поворотил назад, громко клича их по именам. Никто не отвечал мне. Я побежал опять вперед и изо всех сил крикнул: «Рипстон!» Нет ответа.

Отчаяние опять овладело мною. Может быть, мальчики нарочно сыграли со млой эту злую шутку. Им не хотелось идти со мной, и они бросили меня среди улицы. Может быть, они завели меня совсем не туда, где находится Ковентгарден, и я от него еще дальше, чем был до встречи с ними. Все эти мысли были так печальны, что я не мог совладать со своим горем.

Я прислонился к фонарному столбу и начал громко плакать.

Вдруг я услышал знакомый голос:

– Смитфилд, где ты?

Меня не звали Смитфилдом, но так называлось то место, где меня встретили мои товарищи, и они, не зная моего настоящего имени, прозвали меня так. Голос, услышанный мною, был голос Моулди, я в этом не сомневался.

– Я здесь! – отвечал я. – А вы где?

– Мы здесь. Разве ты не видишь?

Я не видел никого. Голос выходил словно из-под земли. Рядом с теми лавками, перед которыми я теперь очутился, тянулась невысокая стена. В стене, возле самой земли, были проделаны круглые дыры, которые вели куда-то вглубь. Не оттуда ли доносился ко мне этот голос?

Вдруг кто-то схватил меня за руку..

– Это ты, Моулди? – спросил я.

– Конечно, я, – нетерпеливо отвечал он. – Иди же, если хочешь идти!

И Моулди ввел меня в одну из тех круглых пещер, которые были в стене. В лицо мне пахнуло сырым и холодным воздухом. Вокруг было так темно, что за два шага ничего нельзя было разглядеть.

Пройдя несколько саженей в том ужасном проходе, который, как звериная нора, шел вглубь, я почувствовал такой страх, что принужден был остановиться.

– Вы здесь живете, Моулди? – спросил я.

– Здесь внизу, – отвечал он, – надобно еще немножко спуститься. Идем, чего ты боишься?

– Да здесь так темно, Моулди.

– Ты, верно, привык спать на пуховиках, а мы не так избалованы. Идем, не то пусти мою руку, не задерживай меня!

Я изо всех сил уцепился за его руку. Я не знал, что делать. Он, должно быть, почувствовал, как дрожала моя рука.

– Полно, чего тут бояться, малютка! – сказал он почти ласково. – Пойдем скорей, там мы найдем фургон или телегу и охапку соломы – будет на чем прилечь.

Я пошел с ним дальше в темный сырой проход.

Проход этот так круто спускался вниз, и был такой скользкий, что, будь я в башмаках, я, наверное, раз десять упал бы. Я старался ободрить себя, думая о том, как недурно будет в конце этого прохода найти телегу с соломой, о которой говорил Моулди, и улечься на ней.