Маршак и Людоед   ::   Пантелеев Алексей Иванович

---------------------------------------------

Пантелеев Алексей Иванович (Пантелеев Л)

Маршак и Людоед



Алексей Иванович Пантелеев

(Л.Пантелеев)

Маршак и Людоед

Я был совсем молоденький, почти мальчик, когда судьба свела меня с Самуилом Яковлевичем Маршаком. За минувшие с тех пор годы я успел и полюбить Маршака, и подружиться с ним, и поучиться у него уму-разуму...

Маршак был человек удивительный. Поражал и могучий многогранный талант его. И фантастическая, какая-то колдовская память (когда он с одного раза, пробежав глазами огромную - вроде "Ночного обыска" Хлебникова - поэму, запоминал ее всю и на другой день читал уже наизусть - почти без запинки). Но, может быть, больше всего поражало трудолюбие Маршака. Работая с утра до глубокой ночи, он способен был по двадцать, по тридцать, даже по пятьдесят раз переделывать, переписывать, оттачивать и отшлифовывать каждую строчку и каждое слово в этой строчке.

И вместе с тем Маршак был блестящим импровизатором. Он мог, не сходя с места, не отрывая пера от бумаги, сочинить эпиграмму, рифмованную шутку, стихотворную дарственную надпись на книге. Свидетелем этого чуда я бывал не один раз. У многих людей хранятся его книги с такими стихотворными экспромтами. Но, конечно, далеко не все надписанные им книги сохранились. Некоторые навсегда утрачены. А кое-что хранится только в памяти.

Вот и моя память сберегла несколько таких маленьких маршаковских шедевров.

* * *

Всю жизнь я писал для детей. И всегда очень любил детей. Но своих ребят у меня очень долго не было. И ни у кого из моих близких родственников тоже.

Чего-то в жизни очень не хватало: детского крика, детского смеха, даже детского плача.

И вдруг у моей двоюродной сестры Иры появился ребенок. Девочка.

Я сразу без ума полюбил свою маленькую двоюродную племянницу. И впервые за много лет снял в Сестрорецке дачу - две комнаты с верандой, чтобы новорожденная Иринушка могла полной грудью дышать свежим морским воздухом.

Это было на редкость симпатичное, веселое и жизнерадостное существо. Только одно мне в ней не нравилось - то, что ее тоже назвали Ириной. Две Ирины в одном доме - это казалось мне, что ли, несколько чрезмерным. Мне хотелось называть ее как-нибудь по-другому.

В Сестрорецке жил тогда Михаил Михайлович Зощенко. Однажды я был у него на даче, и он прочел мне свой новый, только что законченный рассказ. Там молодая мать, укачивая новорожденного ребенка, говорит:

- Ах ты, мой ангел! Ах ты, мой маленький людоед!..

Мне ужасно это понравилось. И с этого дня я стал называть свою племянницу Людоедом.

Конечно, ее маме, бабушке и некоторым другим родственникам это изящное имя пришлось не очень по вкусу. Но со временем они привыкли. И сама Иринка лет до шести, кажется, даже не подозревала, что она Ирина.

Постепенно все в доме стали говорить:

- Людоед сегодня жалуется на животик. Не съел ли чего-нибудь лишнего?

- Людоеду купили куклу.

- Шурочка, позови, пожалуйста, Людоеда!

- Людоед, пора спать!

И Людоед, нисколько не удивляясь и не обижаясь, шел спать.

* * *

Однажды, в начале тридцатых годов, я был у Маршака. Мы с ним работали над какой-то рукописью. Было уже поздно, и я сказал, что больше не могу, надо ехать: сегодня день рождения Людоеда. Конечно, Самуил Яковлевич знал, что у меня растет племянница, знал даже, что ее называют Людоедом, и все-таки, помню, он заметно вздрогнул, когда услышал, к кому я собираюсь ехать.

- Сколько уже ей? - спросил Самуил Яковлевич.